Темная сторона Хюгге - читать онлайн книгу. Автор: Дорта Норс, Хелле Хелле, Йенс Блендструп, и др. cтр.№ 54

Адда Дьеруп родилась в 1972 году. Как автор дебютировала в 2005 году сборником стихов «Монологи Мосье». Мосье – напоминающий демиурга персонаж со склонностью к черному юмору и болезненным пониманием фиктивности своего существования.

В 2007 году вышел сборник рассказов Дьеруп «Если начать спрашивать самого себя», который получил премию Фонда искусств Дании за первую прозаическую публикацию.

Роман писательницы «Наименьшее сопротивление» (2009) получил премию Европейского союза. Главная героиня Эмма Домберновски – женщина за тридцать – полностью посвятила жизнь тому, чтобы заниматься тем, что она называет минимальным гедонизмом мышления: думать, не имея никакой другой цели, кроме получения наслаждения от процесса мышления.

В 2010 году Адда Дьеруп опубликовала «37 почтовых открыток» – сборник стихов, деликатно оформленных в виде открыток, адресованных живым и мертвым, а в 2014 году был издан ее сборник новелл «Поэзия и другие формы упрямства», в который вошли 16 рассказов и 1 стихотворение о людях, не подчиняющихся судьбе и условностям.

В антологии представлены два рассказа Адды Дьеруп из этого сборника.

Он не знал, что мой отец умер, это было ясно по тому, с каким шумом он ввалился в дом через заднюю дверь, насвистывая, с двумя упаковками купленного в дьюти-фри пива и бутылкой «Лафройга», и по тому, как резко застыл на месте, увидев меня, одиноко сидящую в гостиной моего отца, уставившись в пространство перед собой. Бог весть, какой у меня самой был вид. Я еще не успела подобрать подходящее выражение лица. С какой гримасой на лице переживают утрату Бога?

Это был высокий, сильный мужчина, с кистями рук, широкими, как тарелки, и крупными, мосластыми коленями, выступающими между шортами и гетрами. Поняв, наконец, что произошло, он сгорбился и заметно уменьшился, только огромные колени остались прежними. Лицо его утратило форму и обвисло, как будто я перерезала веревочку, на которой держались мышцы. Я заглотила этот его облик в один присест, а когда его глаза увлажнились и затряслись щеки, я всосала в себя и этот образ, как всасывают лапшу. Это было не слишком честно, но так я могла решить свою проблему.

Я настояла на том, чтобы он взял у меня деньги за пиво и виски, заказанные отцом, и вынудила его остаться – под тем предлогом, что мне интересно, откуда он знает папу. Я открыла виски, и после нескольких порций он наконец догадался спросить, кто я.

Несмотря на все препятствия, мне удалось добиться того, чтобы отпевание проходило в городе, в красивой городской церкви восемнадцатого века. Проблемы возникли отчасти потому, что отец в свое время сорвал планы местного пастора, который хотел устроить библейский сад из парка, находившегося между церковью и старинной купеческой усадьбой, тогда как отец разными изощренными способами лоббировал идею организовать там дорожки для игры в петанк, обратив мнение большинства в это русло, а также с тем, что издевка была его единственной реакцией на все, от чего хотя бы слегка попахивало метафизикой, и он давно уже перестал платить церковный налог. Но мне хотелось, чтобы все прошло именно так. Иначе бы все состоялось в часовне при кладбище, находящемся за городом, в этой груде красных кирпичей, сложенной в семидесятые годы. Это оскорбило бы эстетический вкус отца так же, как оскорбило мой собственный.

Я решила рискнуть, оговорила по телефону с пастором день похорон, дала объявление в газеты, забронировала номера в гостинице и только после всего этого пришла к нему в офис на обязательную встречу за два дня до церемонии. Он открыл базу данных с членами Датской народной церкви и, разумеется, фамилии отца в нем не обнаружил.

Раз так, то я, собственно, не могу вам ничем помочь, да и вашему отцу, наверное, не хотелось бы этого, сказал он извиняющимся тоном и поискал для порядка еще раз.

Понятно, сказала я и предложила ему внести пожертвование. Он не стал отказываться, но думаю, что сделка состоялась потому, что он представил себе гостей, пришедших напрасно, и мои горькие, искренние слезы о папе, с которым так все непросто, тоже внесли свою лепту. Благодаря этим слезам у него появился повод утешить меня и сказать, что мой отец все-таки тоже был человеком неординарным и разносторонним. Я не перебивала его, он говорил, пока его голос не стал глубоким и мелодичным, его правая рука не прерывала при этом своего скользящего движения взад и вперед по краю письменного стола. Мне нравилась эта рука. Она не была рукой бюрократа, занимающегося канцелярскими бумажками, это была грубая и крепкая кисть.

Почувствовав, что каждый из нас получил от нашей встречи, что хотел, я поднялась из-за стола и сказала, что мне необходимо возвращаться домой. Мы попрощались, и я так долго не выпускала его руку, что ему пришлось переступить с ноги на ногу и повторно заверить меня, что это будут красивые проводы в последний путь.

В церкви он был настолько великодушен, что не стал упоминать в проповеди Господа. Он говорил, уже знакомым мне низким голосом, о простом. О том, что отец понимал толк в антиквариате и красивых вещах, о том, что у него было множество друзей и знакомых в нашем городе, о прелестных букетах, о том, что отец активно интересовался и участвовал в деятельности Морской ассоциации и краеведческого музея. Его рука вторила словам речи, летая по воздуху, я сидела и думала, что с удовольствием открутила бы ее, засунула в сумку и уехала бы из этого забытого Богом городка, ни разу не оглянувшись.

Вечером накануне того дня, когда я наконец могла отправиться домой, я положила в конверт пять тысяч и бросила его в почтовый ящик церковного офиса. Священник с лихвой отработал эти деньги, так я считала. Вместе с деньгами я вложила в конверт письмо, выражавшее мою благодарность и надежду на то, что когда-нибудь наступит день, и многие люди смогут порадоваться библейскому саду, разбитому где-то, пусть и в другом месте. Мне было неприятно опять поднимать эту тему, но я хотела снять все сомнения относительно того, на чьей я стороне.

На острове не было крематория. Тело моего отца должны были сжечь на большой земле, а урну захоронить на нашем семейном участке на кладбище в Харте. Морская ассоциация попросила разрешения идти за гробом от церкви к парому с флагами и всеми пышно-торжественными примочками. Это были их собственные слова. Я приняла это необычное предложение, мне ничего не было известно про эту традицию, и я собрала все эти мужественные, торжественные выражения лиц, аккуратно сложила их, как складывают скатерти, и положила отдельно на одну из внутренних полочек. Так же я поступала потом и с обычными дружескими шуточками, если была уверена, что папе они пришлись бы по душе. Еще я согласилась на аренду банкетного зала в краеведческом музее и заказала обед с пивом и шнапсом для всех, кто придет на похороны. Набиралось шестьдесят с лишним человек, лично я была знакома всего с несколькими из них, а в лицо знала меньше половины. Я произнесла речь и сама не знала, что говорю. Там были целые подносы слушающих лиц, и к моменту последнего тоста, когда я подняла бокал, подносы были пусты, не осталось ни крошки.