Или вот еще пример. Аркадий возвращается в родные края из Санкт-Петербурга в новенькой студенческой фуражке. С собой он привозит своего друга Базарова, и вот Тургенев предоставляет – о, как элегантно – отцу Аркадия, Николаю Петровичу, впервые поприветствовать Базарова, друга своего драгоценного сына. На дворе лето, так я себе это представляю – должно быть лето – только летом ракитник зацветает желтыми цветками за низким домиком с тяжелой соломенной крышей, – Тургенев пишет:
«Николай Петрович быстро обернулся и, подойдя к человеку высокого роста в длинном балахоне с кистями, только что вылезшему из тарантаса, крепко стиснул его обнаженную красную руку, которую тот не сразу ему подал».
Лето, и Базаров протягивает свою обнаженную руку отцу друга. Разумеется, обнаженную. Перчатка, облегавшая руку, больше ее не облегает. Ты прибыл, ты в провинции, и скоро тебя опять потянет в Петербург.
Хотя, может быть – я на секунду начинаю сомневаться, но нет, – даже там, на американском среднем западе или южнее, в Техасе, быть может, в пыли, поднимаемой автомобилем, c перекати-полем, которое ветер гоняет туда и сюда, Джеймс Дин кое-как заставляет свой грохочущий пикап дотащиться до станции, и там под ковбойской шляпой прячет он свой взгляд. Но чтобы он пожал кому-то руку, не сняв рабочих перчаток, этих кожаных перчаток, воняющих машинным маслом и лошадиным потом, – это немыслимо, и уж тем более, когда речь о ее руке. Сейчас, когда он наклоняется к Элизабет Тейлор. Она приехала на поезде, стоит на перроне с чемоданами и ждет. Разумеется, на ней перчатки. Их надевают, когда путешествуют на поезде. Они протягивают друг другу руки – правые руки. И где же перчатки? Их нет, только кожа встречается с кожей. Где же перчатка? Вот, вот перчатка, смотрите сами, если не верите мне, – вот она, в левой, сжата в левой руке.
Кирстен Хамманн
Кирстен Хамманн родилась в 1965 году. Дебютировала в 1992 году поэтическим сборником «Между зубов», за который получила премию Клауса Рифбьерга (аналог российской премии «Дебют»). Первый роман Хамманн «Вера Винкельвир» вышел в 1993 году, за ним последовали еще шесть. Фрагмент из романа 2004 года «Жизнь в шоколаде», представленный в антологии, дает достаточно полное представление о стилистике этой известной датской писательницы.
Жизнь в шоколаде
Фрагмент романа
Июль 2002
1 июля – Сахар
Странно, но совершенно нет никакого желания есть овощи и пить воду. Сахар пропитал рацион Метте. Она съедает все меньше полноценной еды за завтраком, обедом и ужином и поглощает все больше пирожных и конфет. Налив себе стакан воды из-под крана, она пьет ее потом часами, хотя если добавить в воду сиропа, то стакан выпивается максимум за десять минут. Сахар должен быть во всем, и она предпочитает вегетарианскую еду, причем исключительно из разряда «фрукты». Она напоминает ребенка, который стал взрослым и получил возможность делать все, что хочет. Она ведет себя в точности так, как грозилась когда-то, будучи маленькой:
– Вот вырасту и буду съедать по два килограмма конфет, когда захочу.
Мама ответила, что Метте, наверное, совсем не будет этого хотеться, когда она будет достаточно взрослой для того, чтобы самой распоряжаться своей жизнью, потому что мама ведь тоже в свое время решила, что будет ходить на пляж и купаться каждый божий день, когда вырастет, и никто не будет ей диктовать, когда вылезать из воды и вытираться полотенцем. А теперь она купалась хорошо если пару недель в году, когда вода прогревалась до температуры выше двадцати градусов. Вот и вся цена детским буду – не буду.
Метте же, напротив, держит слово. Ест сладкое, в больших количествах ест. И перебивает аппетит, когда положено принимать пищу, а потом очень быстро опять чувствует голод и, собственно говоря, ощущает себя слегка наркоманкой, скучая по кайфу от сладкого, пока она жует бутерброд с ржаным хлебом или выбрасывает почти нетронутую порцию макарон с рыбой и овощами в мусорное ведро, потому что она сейчас не в состоянии или ей неохота, или еще по какой-то причине в нее не лезет ничего, кроме сладкого, податливого, тошнотворного…
Все должно проскальзывать внутрь, вызывая чувство удовлетворения. Никакого сопротивления. Должны присутствовать нежность и теплота, но легкая грусть и сентиментальность тоже приветствуются. Совсем не обязательно видеть в этом что-то плохое. Существуют же рок, поп и джаз, которые не гремят, а мелодичны и, быть может, даже пронзительно прекрасны. Не нужно больше орущего бит-ритма и, ради всего святого, никакого гитарного рока, никакого грохота и агрессивности. Пусть это, например, будет Нил Янг, но только без рока, только красивые мелодии и акустическая гитара, или даже целый симфонический оркестр, как в композиции A Man Needs A Maid. Или Чет Бэйкер, баюкающий, нежный джаз. Особенно, когда он поет с придыханием и его голос звучит, как соло на трубе, так, словно все слова хотят замедлиться, срываясь с его губ, но не делают этого.
Метте перешла на лирические, негромкие композиции, еще когда ей было лет двадцать пять, и если ее любовь к комфортной, мягкой, как диванные подушки, музыке продолжит прогрессировать, то разница между прослушиванием музыки и сладким сном окончательно сотрется. Она, слушавшая в молодости Led Zeppelin с утра до ночи, больше не терпит шума и быстрых композиций. Если в альбоме двенадцать песен, четыре из которых недостаточно нежно массируют ее, она программирует воспроизведение так, чтобы проигрыватель перескакивал через шумные композиции, и слушает только восемь приятных. Так она поступает, например, с гениальным альбомом группы Radiohead «Ok Computer», где ампутация была произведена ею в первый же день. Она прослушала диск, выяснила, что композиции номер один, два, три, семь и восемь не годятся, и вложила в коробочку с диском листок с соответствующими номерами, чтобы каждый раз, ставя его, помнить, какие песни слушать не стоит. Неслыханная наглость, отсутствие стиля, издевательство над цельностью альбома, но Метте же купила его на свои деньги и вольна сама решать. Это все равно, что вырывать страницы из книги, но так Метте никогда не поступает. Можно просто пролистнуть те страницы, которые не нравятся. Что она и делает, программируя воспроизведение на проигрывателе: она просто заранее исключает часть композиций, потому что ей не хочется вставать в середине альбома и переключать на другую песню всякий раз, когда музыка начинает грохотать.
3 июля – Угрызения совести
Если бы она хотя бы получала какое-то удовольствие от того, что она настолько ленива. Если бы ей было наплевать на окружающую среду и общество, себя саму и смысл жизни. Если бы она могла расслабиться совершенно, выливать, вопреки запретам, ацетон в раковину на кухне и выбрасывать батарейки в обычный мусор. Если бы она могла совсем не думать о том, что магазины сети «Бругсен» излишне упаковывают свои товары и что разрушается озоновый слой. Если бы кто-то поинтересовался у нее, не считает ли она безобразием то, как мы загаживаем земной шар, а она бы, не сомневаясь, что все это раздуто и преувеличено, ответила бы: «Как-нибудь обойдется» или «Хватит вбухивать деньги налогоплательщиков в эту экологическую туфту». Но нет, Метте хватает чувства долга и ответственности ровно настолько, чтобы переживать и периодически страдать от приступов угрызения совести, однако она до того ленива, что не готова лишний раз и пальцем шевельнуть. Какой прок от того, что она будет экономно расходовать горячую воду, когда все остальные отвернули краны по полной? Она запросто обошлась бы тремя-четырьмя магазинами одежды в Копенгагене, без известных фирм и рекламы, но черта с два она будет делать это в одиночку. Если она должна ходить в перешитой мешковине, то пусть и другие это носят, как во время войны. Тогда не было людей, одетых изысканнее остальных, были только те, кто лучше управлялся с иголкой и ниткой, и всем приходилось штопать, латать и донашивать друг за другом. Если бы она могла просто покупать одежду и выкидывать ее, не думая о том, что это ненормально – вот так транжирить природные ресурсы и преумножать без нужды мусор, но она постоянно ощущает при этом легкие уколы. И найдя, наконец, совсем недорогую вещь, она не может не думать о том, что где-то в Индии дети работают, производя эту вещь для нее, и всегда будут жить в системе взаимоотношений «хозяин – раб», – и все же она совершает покупку. Она чувствует отвращение и бессилие, но только на пару минут, потом все проходит, да и выгодно приобретенная блузка не станет же уродливой оттого, что это Maid in Pain, «произведено в краю чужих страданий».