История Рима от основания Города - читать онлайн книгу. Автор: Тит Ливий cтр.№ 40

47. Когда на одной стороне битва была восстановлена, консул Гней Манлий поощрял сражаться на другом фланге, где счастье было почти таким же изменчивым. Как на том фланге было с Квинтом Фабием, так и тут за консулом Манлием, пока он гнался за врагами, точно они были уже разбиты, бодро следовали воины; когда же он, получив тяжкую рану, вышел из строя, они дрогнули, думая, что он убит, и отступили бы, если бы поколебавшееся счастье не поддержал другой консул, прискакавший во весь опор в эту сторону с несколькими отрядами всадников, крича, что товарищ жив и что он сам победил, так как другой фланг врагов рассеян. Для восстановления порядка является и сам Манлий. Узнав обоих консулов, воины ободрились.

Вместе с тем ряды врагов были уже редки, так как, надеясь на численное превосходство, они послали резервы брать лагерь. Сделав на него не особенно энергичное нападение, они тратили время, думая больше о добыче, чем о битве; тем временем римские триарии ^[216], не бывшие в состоянии выдержать первого натиска, послали к консулам известие о своем положении, а сами по собственному почину собрались в кучу, возвратились к преторской палатке и возобновили сражение. Консул Манлий, вернувшись в лагерь, поставил у всех ворот воинов и отрезал врагам путь. Это отчаянное положение возбудило в этрусках скорее ярость, чем храбрость. Ибо после нескольких неудачных нападений в тех местах, где являлась надежда выйти, одна кучка юношей бросилась на самого консула, заметив его по оружию. Его спутники первыми приняли на себя стрелы, но затем не в состоянии были выдержать напор: консул пал, пораженный смертельной раной, и все рассеялись. Храбрость этрусков растет, а трепещущих римлян страх гонит через весь лагерь, и они дошли бы до крайности, если бы легаты, подхватив тело консула, не открыли одни ворота, освободив путь врагам. Тут они выскочили, но, уходя беспорядочной толпой, натолкнулись на победителя – другого консула. Здесь враги были снова рассеяны и перебиты.

Одержана была блестящая победа, но ее омрачила смерть двух столь славных мужей. Ввиду этого, хотя и состоялось сенатское постановление относительно триумфа, но консул заявил, что он вполне согласен допустить триумф войска вследствие особенной его доблести, проявившейся в этой войне, если только оно может праздновать триумф без вождя; сам же он по причине семейного траура по смерти брата Квинта Фабия, ввиду того, что государство, потеряв одного из консулов, отчасти осиротело, пораженный общественной и частной скорбью, не может принять лаврового венка. Этот отказ от триумфа был славнее всякого триумфа – так иной раз своевременно отклоненное прославление воздавалось в большей мере. Затем он распоряжался подряд двумя похоронами, товарища и брата, и обоим сказал надгробные речи; уступая им при этом свои заслуги, он тем самым вызвал признание большей части их за собой. Вместе с тем, помня о задуманном в начале консульства примирении с плебеями, он распределил между патрициями лечение раненых воинов. Большая часть была помещена к Фабиям, и нигде за ними не было более тщательного ухода. С этого времени Фабии стали уже популярны исключительно благодаря своим качествам, полезным для государства.

48. Итак, вместе с Титом Вергинием получил консульство Цезон Фабий [479 г.], опираясь столько же на патрициев, сколько и на плебеев. Пользуясь тем, что надежда на примирение уже в некотором смысле возникла, он заботился о войне, о наборе и обо всем ином в такой же степени, как о том, чтобы при каждом удобном случае плебеи сближались с патрициями. С этой целью в начале года он высказал мнение, что, прежде чем выступит какой-нибудь трибун с аграрным законопроектом, сенаторы должны предупредить его своим даром, разделив возможно равномерно плебеям отнятое у врага поле: вполне справедливо, чтобы им владели те, чьей кровью и потом оно приобретено. Сенаторы отвергли это предложение; некоторые даже жаловались, что энергичный некогда характер Цезона вследствие чрезмерной жажды славы слабеет и исчезает. Дальнейшей борьбы партий в городе не последовало. Латины были тревожимы нападениями эквов. Цезон, посланный туда с войском, перешел в землю самих эквов, чтобы опустошать ее; последние отступили в города и держались в стенах; вследствие этого не произошло ни одной замечательной битвы.

Между тем вейяне нанесли поражение вследствие неосторожности другого консула, и не явись своевременно на помощь Цезон Фабий, войско погибло бы. С того времени не было ни мира ни войны с вейянами; дело стало очень похоже на разбой: перед римскими легионами они отступали в города; но как только узнавали об их удалении, делали набеги на поля, превращая попеременно войну в мир, а мир в войну. Таким образом, нельзя было ни бросить, ни закончить этой борьбы. А между тем предстояли и другие войны: со стороны эквов и вольсков, которые оставались спокойными лишь до тех пор, пока давала себя чувствовать свежая боль от последнего поражения, или же – в ближайшем будущем – со стороны сабинян, постоянно враждебно настроенных, а также от всей Этрурии. Но вейяне были врагами не столько страшными, сколько постоянными, и чаще тревожили обидами ^[217], чем действительными опасностями; таким образом они ни минуты не позволяли забыть о себе и заняться чем-нибудь другим.

Тогда явились в сенат Фабии. За всех речь держит консул: «Как вам известно, сенаторы, война с вейянами нуждается не столько в большом, сколько в постоянном отряде. Вы заботьтесь о других войнах, а Фабиям предоставьте вейскую. Ручаемся вам, что величие римского имени не подвергнется там опасности. Мы имеем в виду частными средствами вести эту, так сказать, нашему роду принадлежащую войну; государство будет свободно от поставки туда воинов и отпуска денег». За это была выражена им глубокая признательность. Выйдя из курии, консул вернулся домой в сопровождении толпы Фабиев, стоявшей в ожидании сенатского постановления в преддверии курии. Им приказано было на следующий день явиться в оружии к дому консула; затем они разошлись по домам.

49. Молва об этом распространяется по всему городу; Фабиев превозносят до небес: один род принимает на себя государственное бремя, вейская война перешла на попечение частных лиц, ведется частным оружием. Если найдется в городе два столь сильных рода, если один возьмет себе вольсков, другой эквов, то все соседние народы могут быть покорены, тогда как римский народ будет жить в мире. На следующий день Фабии вооружаются и сходятся в назначенное место. Консул, выйдя в военном плаще ^[218], видит перед домом своим весь род Фабиев построившимся в ряды. Вступив в середину, он приказывает нести знамена. Никогда еще по городу не двигалось войско столь малочисленное, но в то же время столь славное и возбуждающее большее удивление: триста шесть воинов ^[219], все патриции, все одного рода, из коих никого даже деятельный сенат не отверг бы в любое время в роли вождя, шли, грозя силами одного рода погубить вейский народ. За ними следовала целая толпа: тут были и свои – родственники и друзья, которые мечтали не о чем-нибудь обыкновенном, будь то надежда или страх, но непременно о великом ^[220]; были и чужие, привлеченные заботами о государстве, недоумевающие, как выразить свое расположение и удивление. Желают им мужества и счастья в походе, желают исхода, соответствующего замыслу; после того обещают консульства и триумфы, всякие награды и почести. Когда они проходили мимо Капитолия и Крепости и других храмов, то сопровождавшие молились богам, которых видели и которых мысленно представляли себе, чтобы они даровали этому отряду счастливый и благополучный поход и вернули их в скором времени здоровыми к родителям на родину. Но молитвы были напрасны. Отправившись по Несчастной улице ^[221], через правую арку Карментальских ворот, они дошли до реки Кремера ^[222]. Это место было признано удобным для сооружения крепостцы.