Весь мир Фрэнка Ли - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Юн cтр.№ 68

– Он поправится? – спрашиваю я через некоторое время.

– Доктор говорить, шесть месяц, – отвечает мама, рассеянно кивая себе в темноте. – Шесть.

Может, двенадцать месяц, вот так. От шесть до двенадцать месяц.

Все мысли исчезают из моей головы. Я вижу, как в темноте блестят мамины зубы.

– Почему рак? Он есть хороший еда. Не курить, нет наркотики. Пить немного. Может, слишком много работать? Но он спать хорошо. Почему он заболеть рак?

Я тоже начинаю плакать. Мама большими пальцами промакивает мои слезы, а потом вытирает пальцы о рукава своей пижамы.

– Ты каждый день Богу молиться, – говорит мама. – Я каждый день молиться.

– О’кей, – говорю, хотя сомневаюсь в том, что молитва может помочь. Я говорю «о’кей» ради мамы. «О’кей» и есть моя молитва.

Теперь я понимаю, почему папа сорвался во время Сборища. В папиной жизни уже нет места для гадостей, которые говорят другие. Он уже не может думать о ерунде, теперь все его мысли только об одном. И это затмевает все.

Мама уходит. Я лежу в кровати, чувствуя, как воздух заполняет пустоту, которая образовалась после маминого ухода. Я будто тону. Что‐то давит на меня. У меня паника. Близится конец. В один прекрасный день родился папа. Много чего произошло за то время, пока он рос и взрослел. Но я ничего про это не знаю. Он женился на маме, переехал в эту страну, начал работать в Магазине. Работал каждый день без выходных. И вот сейчас приближается конец.

Знаю ли я своего папу? Он никогда не рассказывал мне ни о своем детстве, ни о том, что было после. Я знаю только основное: дату и место его рождения, любимые блюда, любимых английских поэтов и тому подобное. И теперь я понимаю, что это совсем немного. Но, с другой стороны, сколько один человек должен знать о другом? Папа взял на себя роль добытчика, обеспечивающего семью, а я – роль прилежного ученика. Каждый из нас занимался своим делом, не обращая внимания на то, что происходит вокруг.

Зато у нас есть jeong – время, которое мы молча проводили вместе. Я начинаю считать, сколько примерно часов у нас было: по паре минут каждый вечер, все летние воскресенья в Магазине в последние пару лет… Я подвожу итог. Получается примерно триста часов. Чуть больше двенадцати дней. Так каким был мой папа?

Стоп, Фрэнк, почему был? Он же еще не умер. Но скоро умрет. Меня снова охватывает паника. Дыхание учащается. Я вдавливаю лицо в подушку, чтобы заглушить рыдания. Я размышляю о том, что жизнь холодна и загадочна, как забытая всеми разрушившаяся статуя в лунном свете. Мы с папой – с человеком, в чьем доме я живу, – тесно связаны. Мои слова, мои поступки, мои успехи – возможно, за всем этим стоит папа, но я никогда уже не узнаю, за чем именно.

Я паникую, потому что понимаю: всю свою жизнь я пытался узнать папу получше. Но еще много лет назад стало ясно, что все попытки узнать его тщетны: папа непостижим и непроницаем, как та разрушающаяся статуя. И я сдался. Более того, я делал вид, что мне совершенно все равно, узнаю ли я папу или нет. Я делал вид, что меня вполне устраивает жизнь лимбийца, человека без прошлого и без корней, жизнь сына, которого ничего не связывает с человеком, воспитавшим его как отец. Но, как выяснилось, мне вовсе не все равно. Все это время я хотел узнать папу. И теперь, когда конец близок, я понимаю, что папа так и останется для меня загадкой.

Может, мне надо было чаще помогать ему в Магазине? Может, надо было прилежнее учить корейский? Может, не надо было сдаваться? И наконец, самое важное. Сделал ли я папу счастливым?

Несколько часов я не могу уснуть. И когда наконец засыпаю, мне снится очень яркий и очень странный сон. Я в густом лесу, деревья черные, влажные, с пульсирующими стволами. Они все обмотаны красными электрическими гирляндами. Луна, видимо, молодая, потому что я не вижу в небе белого диска, той дырочки от пули 22-го калибра, не то солнца, не то луны. Земля под ногами как мягкая губка, она то вздымается, то опускается.

Этот лес не ограничивается папиными легкими, он бесконечный, и я брожу там в поисках выхода часами, днями, неделями. Я стараюсь не трогать стволы деревьев, чтобы не испачкаться их мокрой чернотой. И все равно спустя часы, дни, недели поисков я весь в черных полосах, а выход так и не найден. На этот раз я в лесу один. Со мной нет Брит в футуристическом желтом платье, а Джо не следит за мной через дырочку в небесах. Я один.

Наконец я кое‐что понимаю. Этот лес такой, потому что в нем нет любви. Кто захочет жить в таком отвратительном месте? Отсутствие любви – главная проблема. Я в этом уверен. Чтобы проверить свою догадку, я подхожу к дереву и, сделав глубокий вдох, обнимаю ствол. Кора дерева теплая, склизкая и неприятная, как какое‐нибудь лекарство. Я закрываю глаза и еще крепче обнимаю ствол. Чувствую, что вокруг меня зашевелились ветки. Они тянутся ко мне со всех сторон, опутывают и сжимают меня. А я сильнее сжимаю ствол. Вскоре все мое тело укрыто черными ветвями, и они душат меня своим омерзительным теплом.

Но тут неожиданно ветки отпускают меня. Я не могу вытянуть из земли ноги, я пустил корни в мягкую, как губка, землю. С головы до пят я измазан черной липкой слизью. На моей груди появляется красная точка. Это мое сердце, и оно стало самым ярким фонариком во всем лесу. Я превратился в черное дерево в самом центре черного леса. Я моргаю, и вдруг вся черная слизь исчезает. Стволы деревьев теперь сухие, серые, чистые. Осматриваю свое тело – я тоже стал чистым.

Я еще раз моргаю, и начинает всходить солнце. Моргаю, и деревья обрели цвет, на них появились ярко-зеленые листья. Моргаю – и деревья расступились, открыв дорогу к выходу. Лес отпускает меня. Я выхожу на луг, там полно людей, пикники, бегают и играют дети. И теплая земля вздрагивает от каждого их веселого шага. Моргаю – и в моей спальне наступило утро. Я проснулся.

Я проснулся.

Глупое солнце стреляет лучами сквозь крону дерева, растущего под моим окном, облезлого и старого. Похоже, уже довольно поздно. Как долго я спал? Я смотрю на будильник – винтажный, аналоговый, складной, очень маленький (не люблю класть обезьянье зеркало на тумбочку у кровати) – и вижу, что уже почти половина двенадцатого. Я подросток, а подростки всегда подолгу валяются в кровати. Но половина двенадцатого – это даже для меня перебор.

Я встаю. Иду в душ и торчу там до тех пор, пока кожа не покраснела. Надо постричься. Я расчесываю мокрые волосы. Они уже достаточно длинные, я собираю их в хвост и завязываю его одной из старых резинок Ханны. Так и оставляю. Потом надеваю летнюю одежду – шорты с накладными карманами по бокам, майку с надписью Front 242, эластичные браслеты разных оттенков черного.

Летний прикид. Лето уже не за горами. На улице почти 30 градусов, в Южной Калифорнии такая температура продержится до начала нового учебного года. Впрочем, когда начнется новый учебный год, меня здесь не будет. И никого из моих друзей тоже.