— Но как же… — начала я и осеклась. Кто знает, какие эмоции прячутся за веселыми глазами и беззаботной улыбкой? Пропускать внутрь себя чужую боль, раздражение, отвращение?
— Не переживай, Адерин, — Каэли снова поняла все без слов, — Я ведь все-таки слышащая, на первом занятии я не обрушу на тебя все богатство своего сердца, — девушка ободряюще улыбнулась, я постаралась ответить тем же, но губы плохо слушались.
— Не переживай. Обещаю, сегодня больно не будет, — добавила преподаватель.
С одной стороны обнадеживающе, с другой… сегодня? А в следующий раз? Хотя… Буду решать задачи по мере их поступления. Сегодня не будет — и хорошо. Пора бы мне действительно переставать шарахаться от каждого звука — слышащая я или где? А Каэли может мне помочь. Значит, слушаем и запоминаем.
Увидев на моем лице решимость, девушка снова улыбнулась и прошла к своему месту. Перед деревянным струнным инструментом на подставке лежал коврик, на котором Каэли и устроилась, поджав ноги. Проворно нацепив на пальцы коготки-плекторы, она бросила на меня взгляд, чтобы удостовериться в готовности ученицы. Готова я не была, но все равно кивнула.
Ее руки на мгновенье застыли над струнами, а потом стали порхать над ними, совершая плавные движения. Пальцы нежно перебирали натянутый шелк, извлекая мягкий, но звонкий звук. Складывалось ощущение, что девушка не дотрагивается до струн, что они начинают вибрировать еще до того, как она поднесет к ним диковинный медиатор из слоновой кости, прочно закрепленный на пальце. Ее руки танцевали. Да, здесь определенно было чем полюбоваться, даже происходи это действо в абсолютной тишине. Но тишины как раз и не было.
Ненавязчивая мелодия далеких стран собственными переливами мягко, но неотвратимо заполняла собой пространство, проникая в частицы воздуха. Мои ладони начали знакомо зудеть, но не сильно, а будто их поддразнивало невидимое перышко. Вспомнив слова Каэли о том, что мелодию нужно пропустить через себя, я выдохнула и закрыла глаза. Звуки неслышимой ранее мелодии будто концентрировались вокруг меня плотным коконом, облепляли кожу, застилали пеленой пространство, не давая прохода воздуху. В какой-то момент я поняла, что действительно перестала дышать, и живительной субстанции мне не хватает на критическом уровне. Не оставалось ничего другого кроме как сделать вдох, но сознание отчаянно сопротивлялось: вокруг не было воздуха, только музыка, чужая музыка, которая может причинить мне боль! Боль… Я зажмурилась. Я слышащая, музыка — мой воздух, моя вода, мой солнечный свет. Я не могу больше отгораживаться от нее. И я вдохнула. Вдохнула, казалось, саму мелодию. А та понеслась внутри моего организма, проникая в кровь, а за ней в каждую клеточку моего естества. Больно не было. Я почувствовала приятное удивление, довольство, гордость и немного насмешки, они волной разливались в моем теле, тем не менее, не перемешиваясь с моими чувствами потрясенного восторга. Я будто стала сосудом, в котором сейчас плескалось игристое вино, приятно щекочущее выходящими пузырьками оболочку.
Потрясенная, я распахнула глаза. Первым, что предстало моим глазам, была довольная улыбка Каэли. Она отняла пальцы от струн и произнесла:
— Неплохо, Рина, ты умница, — я улыбнулась в ответ, не скрывая собственного ликования. Музыка покинула мое тело, вновь превращая его в плоть и кровь, но память о невероятном состоянии еще хранилась на краешке моего сознания.
Дождавшись, когда в моих глазах появится осознанное выражение, Каэли прищурилась и сказала:
— А теперь еще раз.
Я кивнула. Пальцы наставницы вновь вспорхнули над инструментом, чтобы резко и быстро пробежаться по ним. Эта мелодия была совсем другой: решительной, бесцеремонной, колючей и несла в себе совсем другие эмоции. Долг, честь и недовольство тем, как иные люди воспринимают эти понятия. Каэли будто не струны дергала заостренными коготками из слоновой кости, а мою кожу. Я судорожно сглотнула и снова закрыла глаза. Больно не было, но и приятно тоже. Десятки когтей будто проводили по всей длине моего тела полосы, то ли вычерчивая одним им понятные узоры, то ли стремясь проникнуть глубже, к самому центру моего существа. Пустить. Нужно пропустить, убрать физическую преграду, но в голове тревожным колоколом бьет страх. Нахмурившись, и ощущая предательскую дрожь собственного тела, решительно выдыхаю и делаю усилие, представляя, как кожа добровольно расходится, давая коготкам дорогу. Раз слышащая сказала, что так надо значит, так надо! Я ощущаю, как десятки маленьких коготков с предвкушением устремляются вглубь моего тела, расщепляя меня на частицы, разрезая строптивую оболочку на опадающие на пол ленты, соединяясь в самом центре того, что было человеком Адерин Лори, в яркий колючий клубок. Клубок, приносящий дискомфорт, неудовлетворение, чувство неясности и протеста, который спустя такт триолей осыпается пеплом, оставляя после себя чистоту, пустоту и удивление.
Музыка иссякла. Я дрожащей рукой, которую вновь стала ощущать частью себя, стерла испарину со лба и открыла глаза. Во взгляде наставницы читалось одобрение и сочувствие. Тем удивительнее мне было услышать решительное:
— Хорошо. Еще раз.
* * *
Грейнн Бойл с силой пнул камешек гравия носком ботинка, не понимая, что делает у одного из задних входов в консерваторию. Что он вообще здесь делает три раза в неделю, в то время, когда Адерин Лори бегает непонятно к кому, непонятно зачем? Хотя… почему же… очень даже понятно зачем. Молодой мужчина с силой сжал зубы. Хватит этой блажи! Вечер давно перестал быть ранним. Да судя по расположению луны, вечер в принципе давно перестал быть. Личная жизнь этой барышни — только ее дело, почему она должна его волновать? Почему, мрак его побери, она его волнует?!
В очередной раз скрипнув зубами от злости, Грейнн уже хотел было развернуться и отправиться в родное общежитие, чтобы там, прогнав мысли о том, чем сейчас занимается девушка с голубыми глазами, попытаться заснуть, как вдруг дверь открылась. Предмет его размышлений вывалилась из дверного проема, сделала неуверенный шаг и облокотилась о стену. Девушка подняла голову вверх, подставив бледное лицо серебристому лунному свету. На ее губах расцвела абсолютно счастливая улыбка. Молодой мужчина, скрытый тенью дерева, под которым он стоял, сжал кулаки. Мрак!!!
Тем временем Адерин легко выдохнула и, оттолкнувшись от стены, сделала несколько шагов. Что-то было не так. Походка девушки была не просто неуверенной: ее шатало, как тростинку на ветру. Грейнн нахмурился. Что происходит? Что нужно было делать с девушкой, чтобы довести до такого состояния? В тот момент, когда Адерин проходила мимо его укрытия, то споткнулась об один из камней и стала оседать, не в силах удержаться на подкосившихся ногах.
Сильный молниеносный рывок — и вместо того, чтобы приземлиться на твердую поверхность, девушка повисла на сильных руках неожиданно появившейся опоры. Медленно, будто заторможено, Адерин подняла голову и посмотрела в лицо спасителю девичьих коленок. Сначала нахмурилась, будто пытаясь соотнести увиденное с осознанием, а затем расцвела теплой светлой улыбкой, протянула руку и, пропуская сквозь пальцы серебристую прядь, особенно яркую в бледном свете луны, произнесла: