* * *
Несколько оставшихся до выходных дней пролетели в предвкушении. За собственными эмоциями и блоками я практически не обращала внимания на ощущения окружающих. Накануне заветного дня, вечером, я, как всегда, отправилась на урок к мэтру Муррею. В кабинете меня ожидал сюрприз: кроме преподавателя в нем находился еще один человек. Девушка, которую я уже видела несколько раз, в том числе на памятном занятии с мэтром Дойлом и в коридоре перед столовой, приветливо мне улыбнулась, а мэтр Муррей произнес:
— Проходите, оллема Адерин, не стоит застывать на пороге.
Я поприветствовала присутствующих и, наконец, зашла в кабинет, закрывая за собой дверь. Интересно, что эта девушка здесь делает?
Тем временем, мэтр Муррей продолжил:
— Познакомьтесь, оллема, это оллема Каэлеа. Она практикующая слышащая и находится здесь, чтобы обучать вас тому, чему может обучить только человек, обладающий подобным даром. Я, как вы знаете, этим преимуществом не обладаю. Свой запас знаний и умений я уже исчерпал, так что с этого дня она ваш учитель.
Я перевела заинтересованный взгляд на девушку, та ответила мне точно таким же. Среднего роста, темноволосая, с задорно блестящими глазами и хитрой улыбкой. Неужели слышащие бывают такими… беззаботными?
— Приятно познакомиться, метресса Каэлеа, — произнесла я, чем вызвала непонятную гримасу на лице своего нового преподавателя. Я что-то не так сказала?
— Нет-нет-нет! Никакой метрессы и уж точно никакой Каэлеи! — запротестовала девушка. — Зови меня Каэли. И на ты.
— Но… — я в замешательстве перевела взгляд обратно на мэтра Муррея.
Тот кивнул и усмехнулся:
— У Каэли своеобразная манера работы. Советую следовать ее указаниям, как слышащая она очень сильна, — с такими словами мужчина оставил нас в кабинете одних, чтобы не мешать занятию.
Я проводила его взглядом, после чего вновь повернулась к Каэли. Та снова улыбнулась.
— Итак, Адерин, насколько я понимаю, у тебя проблемы с контролем потока эмоций окружающих тебя людей и управлением им, верно?
— Верно, — кивнула я.
— Значит, я покажу тебе как с этим справляться, — легко определила план грядущего занятия девушка.
— Это было бы просто замечательно, — не сдержав проблеска надежды в голосе, ответила я, чем вызвала странный взгляд карих глаз: Каэли будто заглянула мне в самое сердце и с сочувствием погладила маленькой ладошкой сжавшуюся там в комочек маленькую девочку.
От пришедшей в голову аналогии я вздрогнула, а глаза нового преподавателя снова уже привычно засверкали озорством.
— Чему тебя учил мэтр Муррей? — поинтересовалась она.
— Во-первых, ставить стабилизирующие блоки, иначе я не смогла бы здесь находиться. Первое время я вообще ходила в перчатках и боялась прикасаться к твердым поверхностям, — откровенность далась мне неожиданно легко. Хотя с кем мне еще делиться сокровенным, как не с человеком, который лучше меня знает особенности нашего дара?
— Подожди… А как же ты справлялась без блоков до поступления в Консерваторию? — задала другой вопрос Каэли, в ее глазах засветился исследовательский интерес.
— В моей жизни была только моя музыка, — грустно улыбнулась я, вспоминая, — никаких концертов, музыкальных салонов. Отец запретил прислуге в доме даже мурлыкать себе под нос в моем присутствии: мне моментально становилось дурно.
— Как же ты тогда училась игре на своем инструменте? Ведь у тебя должен был быть учитель, — девушка не сводила с меня глаз, будто впитывая каждое слово.
— Меня учила мама. Ее музыка дарила мне только радость, как потом и моя собственная. Казалось, что она дарит исцеление после всех тех неприятных вибраций, которые оставляли на коже неприятный зуд, — я грустно усмехнулась, — Первое время отец даже водил к нам в дом докторов, пытался понять, что не так с моей кожей, но те единогласно твердили, что я абсолютно здорова. Мне кажется, они считали его чересчур тревожным, слишком озабоченным здоровьем дочери.
— Так ты слышишь эмоции кожей? — искра интереса в глазах Каэли вспыхнула ярким пламенем, вызывая смутное чувство неловкости.
— Да. А… ты разве нет? — в ответ поинтересовалась я.
— Я-то как раз тоже, но это довольно редкое явление у слышащих, — с готовностью ответила девушка. — В основном они воспринимают мелодию сердца ощущениями, будто вбирая их в себя и примеряя, как одежду. Не особенно приятно, конечно, как, впрочем, и в нашем случае.
— А почему такая разница? — не смогла не поинтересоваться я.
— Все дело в силе дара. Чем сильнее дар, тем больше нервных окончаний задействовано в процессе, — прояснила преподаватель и немедленно задала свой вопрос. — Вот ты чем в первую очередь ощущаешь беспокойство?
— Ладонями, а ты? — с готовностью ответила я.
— Грудной клеткой, — поведала Каэли.
Увидев мои расширившиеся от удивления глаза, она широко усмехнулась и спросила:
— Что такое?
— Значит, при определенных обстоятельствах у тебя физически болит, горит, леденеет и зудит… грудь? — почему-то понизив голос, решилась поинтересоваться я.
Каэли расхохоталась. Весело и очень заразительно, вызывая и на моих губах несмелую улыбку.
— Да. Только не та грудь, которая совсем грудь, а вот это место, — с такими словами она приложила ладонь к месту сразу под ключицами, а потом наклонилась и заговорщически прошептала, — Но с моей работой, сама понимаешь, бывает всякое.
Теперь уже наш общий смех волной прокатился по кабинету.
— Что ж, хорошо, — хоть Каэли и перешла на деловой тон, обстановка значительно посветлела: общий смех, как ни что другое, разрушает преграды между людьми. — Блоки — это, конечно, дело нужное, но не всегда полезное, как в твоем случае.
Я удивленно подняла брови. Как это не всегда полезное? Да если бы не они, я бы давно с ума сошла в месте, дышащем чужой музыкой.
Преподаватель будто прочитала мои мысли:
— Пойми, Адерин, мы слышащие, в этом наша суть и предназначение — слышать и слушать. Вся проблема в том, что ты с детства была ограждаема от этого. В определенном смысле это очень хорошо, и другого выхода не было, ведь рядом с тобой не было человека, который смог бы научить тебя управляться с даром. С другой — сейчас тебе придется очень хорошо потрудиться, чтобы обойти подсознательный страх, поселившийся в твоей голове.
Мои глаза расширились. Страх? Но ведь я не боюсь! Не боюсь ведь, верно?
— Сегодня я хочу, чтобы, когда я начну играть, ты не контролировала каждую волну, не отслеживала ее с предубеждением и волнением, а просто слушала. В идеале, ты должна пропитаться моей музыкой, убрать все преграды, пропустить эмоции сквозь себя, не задерживая их на уровне чувственного восприятия.