Консерватория: музыка моей души - читать онлайн книгу. Автор: Лисавета Синеокова cтр.№ 60

Все музыканты оркестра, сидящие на своих местах, были в красных шелковых рубашках, играющих бликами в свете светильников. Дирижер надел черную, а Ханлей Дойл, стоящий за литаврами, был вообще без рубашки, поражая взгляды женской половины зала рельефным мускулистым торсом и сильными, сейчас скрещенными на груди руками, держащими палочки для игры на инструменте.

Дирижер повернулся к слушателям и поклонился его величеству и придворным. Гомон немедленно смолк, приглашая в помещение тишину. Выказав свое уважение, он повернулся к оркестру и резким рубленым движением, полным сдерживаемой силы дал ауфтакт.

Оркестр ожил, с первых взмахов смычка наполняя пространство наполненными энергией звуками. Четкими короткими движениями музыканты отправляют в полет все новые и новые звуки. Тональность Лунный Рубин на золотой нити с каждой новой нотой все больше захватывает пространство и внимание слушателей, расплескивая по залу пока еще приглушенные алые всполохи. Постепенно громкость звучания с неспокойного, но все же пиано, нарастает до меццо форте, после чего резко обрывается, но тишина не допускается и на одну шестнадцатую от длительности ноты. Брошенную струнами партию подхватывают духовые, развивая тему от самого пианиссимо до вполне уверенного форте. К ним снова присоединяются скрипки, и мелодия захватывает сердца. Она порывиста, она ярка она зовет что-то, что уже рвется из груди навстречу ей. Алые всполохи становятся все ярче, по мере нарастания громкости они превращаются в языки пламени. От движений рук музыкантов их рубашки играют в свете отбликами огня, так что у всех складывается одна ассоциация: мы в огне, пламя вокруг нас и внутри нас, оно жжет и просится наружу, желая освобождения. Литаврист выверенными, полными страсти и отдачи движениями заставляет звучать инструменты особенно ярко, не громко, не выделяясь, но помогая оркестру держать ритм и рассылая вибрирующие волны, сотрясающие воздух. Очень скоро на его обнаженном торсе появляются мелкие капельки пота, поблескивающие от лучей светильника. Придворные леди не могут оторвать взглядов от представившегося им зрелища сильного, дикого мужчины, демонстрирующего властность, мощь, раскрепощенность, темперамент и нотку сдержанности. Я бы и сама не отрываясь смотрела бы на метра Дойла, если бы в первом ряду не находился он.

Его длинные умелые пальцы заставляют скрипку петь, она как будто становится пластичной в его руках и сама подстраивается под хозяина, все его движения выверены и полны едва сдерживаемой страсти, как и музыка, которую он играет; его лицо напряжено, губы не сжаты, но как будто затвердели, а глаза… его глаза смотрят прямо в мои, и серебро в них кипит эмоциями. Меня бросает в жар, но отвести взгляд кажется немыслимым. И я смотрю в них. Смотрю и вижу свой приговор.

В какой-то момент освещение смещается, и теперь внимание перескакивает на фигуру, ранее скрытую от глаз причудливостью света и черным плащом с капюшоном. Плащ медленно спадает, ткань струится, словно вода и на сцене остается девушка в белоснежном легком платье и с распущенными волосами. Она открывает рот и начинает петь, вплетая свой голос в симфонию безудержного желания. Она олицетворяет собой чистоту помыслов и намерений. Звонкий голос мягкими переливами добавляет мелодии невыносимой выразительности и, кажется, душа, если не сгорит, воспарит над телом, яростно пылая белым пламенем. Ноты первой октавы сменяют те же, но второй, а затем и третей. Диапазон вокалистки поистине впечатляющ, а звучание чисто как горный ручей. Хрустальный голос не дает страстному желанию затмить рассудок, добавляя трепетности. Партия девушки длится совсем не долго, и скоро инициатива вновь возвращается к струнным. А вместе с ней и взгляды слушающих. Мой же ни на секунду не отрывался от глаз цвета закаленной стали.

Множество партий и инструментов поют об одном: о желаниях сердца, которые нужно, необходимо отпустить. И эти желания отзываются и в моей душе, находя отражение в серебристо-серых глазах с голубоватыми отбликами: всё, кроме них, кажется неважным. Пожар разгорается с новой силой, поглощая пространство полностью и задевая лепестками всех и каждого, находящегося в зале. Он ревет и бушует, музыка становится все громче и еще более порывистой, постепенно почти незаметно ускоряется темп. Фортиссимо. Звучание пронизывает кажется каждую клеточку моего естества, и после самой утверждающей, самой громкой ноты, в которую вложена вся страстность и стремление, резко наступает тишина.

Абсолютная тишина длится всего пару секунд, затем ее разбавляет всхлип, вздох, хлопок и вот уже зал взрывается громом аплодисментов, а я, как и прежде, не могу оторваться от серебра его глаз, которые так же неотрывно и жадно смотрят на меня.

После невероятной мелодии музыканты встали и легко и изящно поклонились его величеству и придворным, принимая искреннее восхищение. Некоторые из них оставили свои места, положив инструменты на стулья, и спустились со сцены. В их числе был и Дарррак.

Он двигался с грацией хищника, выбравшего добычу, плавно и неторопливо, но сила и властность ощущалась во всем: в фигуре, движениях, взгляде. Не обращая внимания ни на лордов, стремящихся поздороваться с ним и похвалить исполнение, ни на леди, недвусмысленно становившихся на траектории его движения и замиравших в самых привлекательных позах, он приближался ко мне. А я ждала.

Оказавшись рядом со мной, он оставил расстояние между нами балансировать на самой грани приличий. Не было произнесено ни слова. Он просто смотрел мне в глаза, а я не могла оторвать взгляда от него.

Вдруг раздались первые упорядоченные мелодичные звуки. Придворные стали с энтузиазмом выстраиваться в пары. Даррак поднял руку ладонью вверх, предлагая ее мне в незамысловатом, но искреннем жесте и спросил:

- Ты потанцуешь со мной, Талли?

Его голос был непривычно низким и хрипловатым, от его звуков по телу прокатилась волна томящего чувства. Я, не раздумывая, вложила свою руку в его ладонь, с удовлетворением от прикосновения и замиранием сердца ощутив сильные пальцы, немедленно сомкнувшиеся на моих, словно давая понять, что шанса передумать мне не дадут. Я улыбнулась. Он не был мне нужен: отступать я не собиралась.

Звуки становятся громче и уверенней, наполняя огромный тронный зал нежным розовато-сиреневым звучанием. Старый танец, известный всем, выстраивает пары согласно порядку, и спустя несколько тактов мы начинаем движение. Шаг друг от друга и обратно. Миг – и я оказываюсь прижата к сильному и горячему мужскому телу, чтобы в следующую секунду почувствовать прохладную и ненужную свободу. Мой разворот. Его рука на моей талии, а пальцы второй томительно медленно проводят по всей длине моей собственной: от шеи до самых кончиков пальцев. Моя ладонь оказывается в плену и, пока мы делаем синхронные шаги и повороты, под напором его пальцев поднимается вверх к самому лицу моего партнера. Я ощущаю его опаляющее дыхание на своих пальцах, а затем его сменяет прикосновение губ, нежное и невыносимо-трепетное. Шаг. Разворот. Наши пальцы расстаются, чтобы через мгновение встретиться вновь, в унисон с глазами. Я не знаю, кружим ли мы по залу или стоим на месте. Все, что я вижу – это бездонное серебряное море, в котором яркими всполохами сплетаются яркие чувства, определения которым я не могу сейчас дать, слишком увлеченная их игрой. Музыка как будто отходит на задний план, становится приглушенней, затмеваемая огненной бурей, что я вижу перед своими глазами.