Восьмая личность - читать онлайн книгу. Автор: Максин Мей-Фан Чан cтр.№ 24

— Они заставляют меня делать всякие вещи, — наконец говорит она, переводя взгляд на меня. — Заставляют делать себе больно, потом появляются, чтобы отругать или поиздеваться. Они ненавидят меня. Нас.

— Вас?

— Стаю. — Она смущенно улыбается.

— Они не часть Стаи, да?

Она смотрит в сторону.

— Я просила их присоединиться, но они отказываются.

— Почему? — спрашиваю я.

— Вот вы мне и скажите. Вы же эксперт.

— Во-первых, я не эксперт, — говорю я, — а во-вторых, мы с тобой решаем проблему вместе. У нас не вечер вопросов и ответов.

Она опять уходит в себя, ее улыбка тает. На меня устремляется озадаченный взгляд.

— Эксперт не нуждается в дальнейшем обучении, — продолжаю я. — Я бы хотел, чтобы мы вместе поняли смысл Голосов. Таким образом ты найдешь способ управлять ими, а я — способ направлять тебя.

Она колеблется.

— Они говорят, что я само зло, — говорит она, — что я прогнила насквозь.

— Это квазирелигиозное зло… скажи, пожалуйста, твой отец… он был верующим человеком?

— Нет. Он просто постоянно читал мне проповеди. Рассказывал, какая я дрянь.

— А возможно ли, что ты интернализировала его голос, создала Паскуд, чтобы отразить своего отца?

— В смысле, как самонаказание? Наверное. — Она пожимает плечами, отвечая на собственный вопрос.

— Ты когда-нибудь обсуждала это с Джозефом?

— Иногда. Но я боялась, что он увидит меня такой, какая я есть.

— Ты боялась, что он откажется от тебя?

— Всегда.

— Поэтому ты представляла ему ложное «я»? — спрашиваю я.

— Постоянно, — говорит она.

— Понятно.

Она вздергивает подбородок.

— У Джозефа в кабинете тоже были всякие картины, — говорит она, останавливая взгляд на утесах. — У него была одна с семьей. Кажется, копия Пикассо. Мать, отец и их четверо детей. И собака. На коленях у матери малыш. Один из детей — я так и не поняла, мальчик или девочка, — стоит, и вид у него дерзкий. Их взгляды были ужасно пронизывающими. Я возненавидела картину с самого начала. Идея семьи — она была для меня чужой. Эта картина словно мучила меня. Ждала, когда комната наполнится моей испорченностью, как какой-нибудь страшной заразой. Почему-то мне казалось, что этот идиллический портрет приведет в действие все мои злые и завистливые мысли. Паскуды постоянно уговаривали меня уничтожить картину. «Пусть он увидит, какая ты плохая на самом деле», — повторяли они.

— А какая ты плохая? — спрашиваю я.

Она замолкает.

Я жду.

— Насколько ты плохая? — повторяю я.

Ее ступни поворачиваются внутрь. Она мотает головой.

— Я хорошая девочка, — тихо шепчет она, — не такая, как Алекса.

Я понимаю, что произошло переключение.

— А что натворила Алекса? — спрашиваю я.

— Вчера вечером, — она делает паузу, оглядывается, настороженная и бдительная, — она пошла в то мерзкое заведение, в «Электру», со своей подружкой Эллой. Я наблюдала за ними из Гнезда.

Глядя на меня печальными, как у Бэмби, глазами, она подсовывает правую ступню под бедро левой ноги и закусывает губу.

— Ты, наверное, Долли? — решаюсь весело спросить я, отмечая, что мой голос звучит выше.

Она кивает.

— Рад познакомиться с тобой. — Я улыбаюсь.

— Я тоже, — излишне поспешно говорит она.

Я смотрю на золотые часы на письменном столе. Проклятье.

— Долли, — говорю я, — нам пора заканчивать, но я надеюсь, что ты скоро вернешься. Я был бы рад, если бы мы с тобой поболтали чуть подольше. Может, ты расскажешь мне о том мерзком заведении?

Она встает и быстрым движением заправляет непокорную прядь волос за ухо. Ее ступни все еще повернуты внутрь. Она указывает на дверь, как будто ждет разрешения уйти. Я кивком даю ей такое разрешение. Когда я поворачиваю дверную ручку, она возвращается в себя прежнюю. Ее плечи расправляются, и она быстро пятится, как мустанг, рвущийся на волю. Алекса улыбается так, будто ей дали разрешение занять в мире побольше места.

— До свидания, — говорит она.

* * *

Я открываю свой ноутбук — мною овладело любопытство. Желание побольше узнать о том мерзком заведении, куда вчера вечером отправились Алекса и Элла, заставляет меня напрячься.

На меня смотрит девушка с длинными рыжими волосами, с сильно подведенными глазами и с родинкой над верхней губой. Тонкая талия подчеркивает ее большую грудь, которую обтягивает белый топ с малиновым словом «Электра». Мой взгляд перемещается на крохотный, размером с чипсину «Дорито», шелковый треугольник ее стрингов.

Я быстро закрываю ноут.

Чтобы успокоиться перед приходом следующего пациента, я встаю и смотрю в окно. Неожиданно в моем сознании возникает образ Алексы. Она появляется в моем кабинете и превращается в самоуверенную версию самой себя с красной помадой на губах и на высоких каблуках. Я предлагаю ей сесть, и она, как дикий зверь, крадется в дальний угол кабинета. Ее глаза широко открыты, взгляд мечется. Внезапно она опять становится ребенком.

— Передай мне бленду! — приказывает Джек. Его голос едва слышен в гуле толпы.

Политический митинг.

Тысячи людей идут по Даунинг-стрит, требуя больше денег на национальное здравоохранение.

— Смотри по сторонам, вдруг увидишь что-нибудь интересное! — кричит он. — И держись рядом!

Я так и делаю. Мы сохраняем бдительность и защищаем друг друга, продвигаясь в толпе бочком, как крабы в своей броне. Я трижды сама пожимаю себе руку, однако эффект от этого не такой же действенный, как от тройного пожатия Эллы.

«Все в порядке, — шепчет Онир, — мы рядом. Не паникуй».

С рюкзаками на спинах мы с Джеком продвигаемся вперед, свободными руками оберегая фотоаппараты. Наши взгляды устремлены на идущих мужчин и женщин.

Я вдруг понимаю, насколько студенческая жизнь далека от трудовых будней, которые лишены того ощущения безопасности и комфорта, что дарят лаборатории, читальные залы и лекционные аудитории. Я работаю всего три дня, а уже чувствую, как во мне разгорается огонь, как ширится желание стремительно нестись вперед. Я испытываю восторг от того, что я — настоящий фотограф. Неожиданно к горлу подкатывает тошнота — то ли от восторга, то ли от страха.

«От восторга», — подсказывает Онир.

«От страха», — издеваются Паскуды.

«Зачем вы постоянно все портите?»

Они хмыкают.