Убийство в субботу утром - читать онлайн книгу. Автор: Батья Гур cтр.№ 35

— Нет, доктор Линдер, — тихо произнес Михаэль, — как ни больно в это поверить, но даже люди, считающиеся здоровыми, способны иной раз на все. Причем именно люди, на которых смотрят как на совершенство, именно они — вам это должно быть известно лучше, чем мне, — становятся объектами нападения. В данном же случае мы имеем дело с убийством. И я прошу вашей помощи.

Линдер молча курил. Темные круги под глазами подчеркивали его болезненную бледность. Он вынул салфетку из коробки и вытер со лба капли пота.

— Послушайте, — сказал Михаэль, — просто помогите мне восстановить ее недельный рабочий график, расписание приемов для пациентов и для кандидатов. На время престаньте думать о том, кто мог это сделать и кого вы можете своими словами подставить. Только ее рабочий распорядок.

Линдер прочистил горло, попробовал заговорить, еще раз прокашлялся и опять попробовал. Наконец хриплым голосом сказал:

— О’кей, но я уверен, что знаю не всех. Только некоторых. — Вдруг его глаза загорелись, и он воскликнул: — Но вы же можете найти это все в ее дневнике и в рабочих записях. Зачем сидеть и гадать, теряя время?

Михаэль объяснил:

— Мне нужны дополнительные сведения; о ее записях пока говорить не будем. — О посещении дома Нейдорф он умолчал.

Линдер вздохнул, достал чистый лист бумаги и протянул Михаэлю, жестом пригласив его пересесть на деревянный стул у письменного стола.

— Лучше всего составить таблицу. Я часто разговаривал с Евой о ее рабочей нагрузке. Мне, как и многим другим, известно, что она работала по восемь-девять часов в день, кроме вторников, когда занималась лечебной практикой шесть часов, потому что днем преподавала в Институте. По пятницам она принимала тоже только шесть часов.

Михаэль, как усердный ученик, начертил таблицу с колонками для дней и часов и подпер руками подбородок, ожидая продолжения.

— Так, посмотрим. Начнем с супервизии. Только час в неделю для каждого подопечного. Я не знаю, какие именно дни и часы, но это не столь важно. Во-первых, она является — то есть являлась — супервизором Дины, на самой заключительной стадии. Вчера после лекции должны были дать заключение по ее презентации. Также еще одного кандидата с Дининого курса, его имя… — Линдер достал лист с напечатанным текстом из другого ящика, и Михаэль, вытянув шею, разглядел, что это был список сотрудников и кандидатов — такой же, как он нашел в доме Нейдорф накануне. Линдер быстро просмотрел список и ткнул пальцем в нужную фамилию. — Доктор Гиора Бихам.

Линдер продолжил сверяться со списком, а Михаэль медленно вписывал фамилию за фамилией в свою таблицу. Всего было шесть подопечных.

— Это, скажем так, необычайно много, — прокомментировал Линдер; в его голосе вновь послышалась досада. — Михаэль попросил разъяснений. — Смотрите, у нее получается — получалось — сорок шесть часов в неделю. В воскресенье восемь часов, в понедельник девять, во вторник шесть, среда — девять, четверг — восемь и пятница — шесть. Теперь сложим. Она всегда брала перерыв между часом и четырьмя, кроме вторников и пятниц, когда работала шесть часов подряд. Шесть подопечных на сорок шесть часов не оставляют особо много времени на лечение методом психоанализа. Каждый такой пациент требует четырех часов в неделю. Кроме того, были сеансы психотерапии — не слишком много, сейчас посмотрим — по два часа в неделю на каждого пациента.

Палец Линдера пробежался вниз по списку еще раз, он зачитывал имена, и таблица заполнялась аккуратным почерком Охайона. Восемь «психоаналитических» пациентов — восемь имен, расписанных по четыре часа в неделю, все — кандидаты Института. Восемь клеток оставались пустыми.

— Так, — сказал Линдер, — в оставшихся восьми клетках можно поместить одного психоаналитического пациента, о котором я могу не знать — например, кто-то со стороны. Но это едва ли, потому что к Еве была очередь на два года вперед, а на весь Иерусалим есть всего пять тренинг-аналитиков, и она всегда настаивала, чтобы люди из Института имели право первой очереди, потому что это абсурдно, когда большой спрос мешает кандидатам получить то, что им необходимо. Весьма для нее характерный образ мыслей. Всегда так справедлива и благородна! — Михаэль ничего не сказал. За это утро он выяснил, что наилучшим способом получить от Линдера информацию было просто молчать. Тот сам позаботится о том, чтоб заполнить паузу. — Поэтому я полагаю, что восемь оставшихся часов — это психотерапия, которая может занять два сеанса в неделю, если аналитик придерживается консервативного подхода, или один сеанс, если он достаточно гибок. Теперь угадайте с трех раз, к какому типу относится доктор Нейдорф.

Михаэль заметил, что чем больше заполнялось клеток в таблице, тем злее становился Линдер: уголки рта у него опустились, как у обиженного ребенка, палец раздраженно барабанил по списку. Со всем тактом, на какой он был способен, Михаэль спросил, сколько часов в неделю работал сам доктор.

— Столько же, может, даже чуть больше. Порядка сорока восьми часов в неделю. Но у меня только один аналитический пациент из Института. Я не тренинг-аналитик, — добавил он, как бы желая предупредить следующий вопрос, — так что кандидату требуется специальное разрешение ученого совета, чтобы попасть ко мне на анализ.

Выражение его лица предостерегло Михаэля от любых попыток продолжить тему, по крайней мере сейчас. Он сделал мысленную пометку выяснить, что именно совершил Линдер, чтобы оказаться в институтском «черном списке». Хотя кое-какие предположения у инспектора имелись. В этом человеке было что-то настолько детское и показное, что трудно было его представить сидящим позади кушетки и молча внимающим пациенту. Но вряд ли причина только в этом. У Хильдесхаймера должны были быть другие, более веские основания.

— Короче говоря, — Линдер повысил голос, — Ева была тренинг-аналитиком, супервизором и всем, чем только можно, и спрос на нее был настолько велик, что находились кандидаты, которые отказывались вести собственных пациентов до тех пор, пока не пройдут у нее супервизию. Поэтому я не могу представить, чтобы она взяла на психоанализ пациента со стороны, а всех наших людей, бывших ее пациентами, я знаю. Следовательно, оставшиеся восемь часов — это сеансы психотерапии для людей со стороны, но я не знаю, с кем.

Михаэль сложил лист бумаги вдвое, потом, словно ему пришло в голову еще что-то, опять распрямил и, положив на стол, спросил Линдера, может ли он что-нибудь рассказать об отношениях Евы Нейдорф с людьми, чьи имена записаны в составленной ими таблице.

— Да, разумеется, могу. Они все готовы были целовать землю, по которой она ступала. Мне лично это было довольно противно. Можете, если хотите, думать, что я завидую, — вызывающе прибавил он. — Из этой женщины сделали идола, почитали ее больше, чем Эрнста, а таких людей, как Эрнст, больше нет.

Михаэль не сразу понял, что он имеет в виду Хильдесхаймера. Он с любопытством посмотрел на Линдера, который, казалось, был поглощен своими мыслями.

— Эрнсту присущи чистосердечие, душевная ясность и способность к состраданию, которые начисто отсутствовали у Евы Нейдорф. Понимаете, — он уставился в стену напротив стола, — дело даже не в том, что у нее не было чувства юмора, хотя его таки не было, уж поверьте; она была начисто лишена сострадания к отклонениям любого рода.