К вышеозначенной причине, побудившей собственно православнорусских князей и бояр принять участие в заговоре против Казимира, нужно отнести еще и то, что король как раз в это время, подобно Витовту, отделил православно-западную церковь от московской митрополии: по совету католического духовенства и панов он в 1458 г. пригласил к себе из Италии в качестве митрополита западнорусской церкви некоего Григория Болгарина, принявшего в Риме унию и сделавшегося покорным слугою папы Калликста III
[176]. Но заговор не был приведен в исполнение, потому что главный деятель его Ян Гаштольд в начале 1460 г. скончался.
Новые споры литовцев с поляками за Волынь и Подолье. Православные братства. Уничтожение Киевской области как удельного княжества. Новый заговор против Казимира. Отъезд литовско-русских бояр в Московское государство. Несмотря на то что самый главный и самый опасный деятель против поляков Ян Гаштольд умер, литовско-русские князья и бояре все-таки не бросили желания разорвать связь с Польшею и отнять у нее Волынь и Подолье. Сначала, в 1461 г., на съезде в Бресте, а потом, чрез год, на съезде в Вильне литовско-русские князья и бояре с особенною энергиею и настойчивостию приступили с требованием к Казимиру Ягелловичу, во-первых, чтобы он отказался от польской короны и остался бы только великим литовским князем, а во-вторых, возвратил бы Литве Волынь и Подолье, причем прямо и категорически заявили в глаза, что если он не исполнит сего, то они возведут на литовский престол Семена Олельковича, князя Киевского. Это же самое литовско-русские князья и бояре скоро повторили и на следующих двух съездах: 17 мая 1463 г. в Петрокове и 15 октября того же года в Парчеве. На последнем съезде литовско-русские князья и бояре, возмущенные игнорированием их интересов самим королем и наглостию польских панов, дали даже, как говорят, клятву касательно приведения в исполнение вышеозначенной угрозы.
Но как при покойном Яне Гаштольде литовско-русские князья и бояре не привели в исполнение, как мы видели, своего заговора, составленного на жизнь Казимира Ягелловича, так и теперь не привели они в исполнение и своей угрозы относительно лишения его литовского престола. Дело в том: король, по совету католического духовенства и панов, пригласил к себе тех князей и бояр, принадлежавших к партии его противников, которые исповедовали католическую религию, обласкал их, одарил богато, обещал большие привилегии и в заключение уговорил их помириться с ним и панами; те согласились. Таким образом, в оппозиционной партии в Литве остались только православно-русские князья и бояре, которые, будучи обессилены изменою товарищей, не решились действовать одни против короля и поляков и до поры до времени затаили свою месть в душе.
А между тем Казимир Ягеллович и польские магнаты, обессиливши русскую партию отделением от нее литвин-католиков, задумали еще более ослабить эту партию, чтобы она впредь не имела возможности идти против короля и панов. Но как же они взялись за это дело? Король и паны, зная, что русская партия имеет сильную опору в мелком дворянстве и простом народе, исповедующих православие, порешили и тех и других обратить в унию. Они тем более считали это возможным, что отделение западнорусской церкви от московской митрополии уже фактически совершилось и самый митрополит Григорий Болгарин был униат.
И действительно, в 1465 г., по распоряжению Казимира Ягелловича и панов, ксендзы, прелаты и монахи разных католических орденов рассыпались по всему Литовскому государству проповедовать единение церквей под главенством папы и при этом, по свидетельству польского историка Нарбута, совершили много насилия как в отношении церковных обрядов православной церкви, так и в отношении лиц, не признававших сего единения.
Православно-русское население Литовского государства сразу поняло, к чему дело идет, и решилось энергически противодействовать пропаганде. С этою целию оно стало группироваться в общества и составлять так называемые братства. Братства эти имели свои больницы, училища, странноприимные дома и богадельни. Братчики в известные дни собирались на богослужение в избранную церковь; тут они после молитвы собирали пособия на бедных, на училища, на больницы, на погребение мертвых и т. п.; слушали чтение творений святых отцов: Златоуста, Василия Великого и других, а особенно занимались рассуждением об ограждении православия от католичества и изысканием для сего средств. Результат этих братств был блестящий: десять лет спустя после прибытия в Литву митрополита Григория Казимир доносил папе, что уния в Литовском государстве не имеет никакого успеха, а «схизма» (православие) все более усиливается, и при этом просил прислать в Вильну для борьбы с «схизматиками» монахов бернардинского ордена. В 1469 г. монахи означенного ордена действительно прибыли в Литву. Но и с прибытием их дело католической пропаганды не подвинулось ни на шаг. А между тем православно-русская партия, стремившаяся к разрыву политической унии Литвы с Польшею, опять начала усиливаться и требовать возвращения Волыни и Подолья. Православнорусские князья и бояре снова обратили свое внимание на Семена Олельковича и снова задумали попытаться возвести его на литовский престол. Но в 1571 г. этот князь скончался. Тогда они сосредоточили свои надежды на брате покойного князя – Михаиле Олельковиче, проживавшем в это время в Новгороде Великом в качестве наместника Казимира. Православно-русские князья и бояре думали, что за смертию Семена Олельковича киевский стол займет Михаил Олелькович, а затем они надеялись выдвинуть его кандидатом на престол Литовского государства. Но Казимир и польские магнаты поняли это, а потому решились повести дело иначе: они не только не посадили на киевский стол Михаила Олельковича, но упразднили и самую Киевскую область как удельное княжество, обратив ее в наместничество, причем управление поручили Мартину Гаштольду (сыну Яна Гаштольда), католику и человеку преданному польским интересам. Правда, киевляне, подстрекаемые русскою партией, попробовали было не пустить к себе Мартина, но он вторично явился с войском, взял город приступом и водворился в так называемом «Литовском замке», который был выстроен между верхним Киевом и Подолом, на возвышении, носившем название «Киселевка».