Рабочее самоуправление в России. Фабзавкомы и революция. 1917–1918 годы - читать онлайн книгу. Автор: Димитрий Чураков cтр.№ 104

Но постепенно «насаждение», как тогда говорили, трудовой дисциплины всё больше принимает форму борьбы с так называемой «митинговой демократией». Причём под «митинговой демократией» теперь понимали любое проявление рабочими их самостоятельности. То, что несколько месяцев назад провозглашали «революционной активностью класса-гегимона», становилось для победившего режима лишним и даже опасным. Центром борьбы за дисциплину труда в её новом понимании становится ВСНХ²⁴⁵.

Уже 27 марта 1918 г. на заседании его Президиума в этой связи возникает и вопрос о трудовой принудительной дисциплине для пролетариата²⁴⁶. Но на этом заседании соответствующие решения не прошли. Против выступил В. И. Ленин, чувствовавший, что большевики пока не осилят введение принудительной дисциплины в достаточно массовом масштабе. Тогда он и предложил осуществлять принудительные меры под прикрытием борьбы за «рабочую дисциплину» руками самих рабочих²⁴⁷. Характерно, что в борьбе за достижение этого Ленин предлагал полагаться не на традиции российской рабочей демократии, а на нормы подавления рабочих, выработанные эволюцией капиталистической фабрики. Разработку норм «трудовой дисциплины» он думал поручить прежним владельцам, научившимся «внедрять» порядок и дисциплину на своих предприятиях ещё при царском режиме²⁴⁸.

Возвращался Президиум ВСНХ к проблемам рабочей дисциплины и позже. Так, на заседании 1 апреля 1918 г., когда шло обсуждение Положения о трудовой дисциплине, подготовленного Всероссийским Советом профсоюзов, В. И. Ленин требовал ужесточения его в плане «карательных мер» за «несоблюдение» рабочими «трудовой дисциплины». Обращаясь к членам Президиума, он разъяснял: «Что же касается мер за несоблюдение трудовой дисциплины, то они должны быть строже. Необходима кара вплоть до тюремного заключения. Увольнение с завода также может применяться, но характер его совершенно изменяется. При капиталистическом строе увольнение было нарушением гражданской сделки. Теперь же при нарушении трудовой дисциплины, особенно при введении трудовой повинности, совершается уже уголовное преступление, и за это должна быть наложена определённая кара»²⁴⁹. Причём подобные меры предлагались Лениным ещё в середине декабря 1917 г., когда он для учёта количества и качества труда настаивал на создании судов из рабочих и крестьян²⁵⁰.

Эти «ленинские наказы» не оказались пустым звуком. На фабрике т-ва Полушина рассчитанных рабочих передавали суду как за уголовное преступление²⁵¹. Рассматривал рабочий суд дела рабочих, «которые работали недобросовестно» и на заводе Густава Листа²⁵², на многих прочих предприятиях Московского региона. Что же касается общей линии на «завинчивание гаек», то хорошим примером здесь могут служить «Правила трудовой дисциплины», принятые на прошедшей 17 июня 1918 г. общегородской конференции профессиональных союзов и фабрично-заводских комитетов Твери.

В них делалась попытка регламентировать самые разные стороны жизни рабочих, наказания же за малейшую провинность были суровыми. Так, запрещалось «купаться и мыться на заводе, за исключением предназначенных для этого помещений», «принятие пищи в рабочих мастерских». Из прочих мер «в интересах санитарии» рабочие были, как записано в документе, «обязаны пользоваться только предназначенными для этого отхожими местами», а также «не должны были задерживаться в уборных», причём наблюдение за исполнением этого пункта возлагалось на самих рабочих. «Опоздавшие более чем на 20 минут» не допускались к работе до перерыва, причём пропущенное при этом время высчитывалось при оплате труда, а опаздывавшего «систематически» могли устранить с завода «без оплаты вперёд». «Хищения материалов и изделий, а также подлоги в расчётных книжках и требовательных ведомостях наказываются как уголовные деяния. Виновные передаются народному суду»²⁵³. Совершенно очевидно, что приведённый документ содержит не только меры по действительному поддержанию дисциплины. Налицо стремление к мелочной регламентации всего поведения рабочих.

Понятно, что, ощущавшие себя победителями в состоявшейся революции, рабочие не могли просто так смириться с утерей самостоятельности и завоёванных прав. Как только большевики вместо прежнего частнохозяйственного ярма попытались надеть на рабочих ярмо государственного принуждения, они столкнулись с ожесточённым сопротивлением. На первый взгляд, такое развитие событий выглядит не вполне логичным, ведь рабочие сами ждали от государства всеобъемлющей патерналистской опеки, причём не только от нового, большевистского, государства, но и от государства вообще, государственной власти, как таковой. Не будет преувеличением сказать, что одной из фундаментальных причин Февральской революции стало разочарование рабочих в способностях царского режима опекать интересы рабочих, что видно из приведённых в предшествующих главах материалов. Ждали поддержки рабочие и от Временного правительства. Ещё до Октября зафиксированы многочисленные обращения рабочих к правительству с призывами ввести на их терпящих бедствие, разоряющихся фабриках и заводов государственное регулирование или, в других случаях, наложить секвестр на предприятия саботажников. Так, в протоколе завкома завода бр. Бромлей за 24 июня 1917 г., помимо «перечня важнейших мероприятий, направленных к установлению нормального хода на заводе» и указания на то, что действия заводоуправления направлены к сокращению производства, звучит категорическое требование членов завкома «установления государственного контроля». Аналогичные случаи отмечены и на других предприятиях ЦПР, Петрограда и других районов России, количество которых особенно увеличивается летом 1917 г.²⁵⁴.

Но особенно участились подобные обращения рабочих после Октября 1917 г., когда в сознании рабочих государство стало и «своим», и «демократическим», примером чего может служить позиция рабочих текстильной фабрики В. И. Агафонова подмосковной станции Химки, просивших «объявить её собственностью Российской республики» – традиционная формулировка для подобных обращений. А на заводе Михельсона, когда там сложилась остро критическая ситуация из-за недостатка рабочей силы, завком постановил, что единственным выходом может стать милитаризация труда²⁵⁵.

В чём же, в таком случае, видели рабочие главную угрозу для своих массовых объединений? Что заставляло их с подозрением относиться к усилению воздействия со стороны государства на различные стороны жизни общества? Не столкнулись ли мы с проявлением нелогичности рабочих, вызванной их экономической безграмотностью и неискушенностью в политике? Ответ на этот вопрос частично прочитывается в той горячей полемике, которая развернулась на VI Петроградской конференции фабрично-заводских комитетов, когда из уст многих делегатов от трудовых коллективов города на Неве прозвучали нескрываемые опасения перед начавшейся бюрократизацией Советского государства. Государственная опека и бюрократический диктат в представлении большинства рабочих того времени не являлись родственными явлениями, а выступали в качестве непримиримых антагонистов. Бюрократизм был главным врагом в налаживании взаимовыгодного сотрудничества между рабочими организациями и Советским государством.