Муравечество - читать онлайн книгу. Автор: Чарли Кауфман cтр.№ 88

— Хорошо, — говорит врач. — Вы помните, как вас зовут?

— Малачи Фрэнсис Хавьер Моллой.

— А прозвище у вас есть?

— Чик.

— Вы узнаёте людей в палате?

Моллой выглядит встревоженным, словно сдает экзамен. Сжимает кулаки, глубоко вдыхает, затем приступает:

— Моя жена Патти (в девичестве Миттенсон). Мой партнер Бад Мадд. Его жена Мари Богдонович Мадд. Та медсестра, которая недавно технически замечательно, но до странного несмешно поперхнулась кофе. И вы представились, когда вошли, доктором Эвереттом Флинком.

— Очень хорошо, — говорит врач.

Моллой выдыхает с облегчением. Патти плачет и целует его в лоб. Мадд хлопает по плечу. Мари приоткрывает окно, зажигает сигарету. Обеспокоенной выглядит только она одна.

— Где это видано, чтобы Чику Моллою не понравилось, как кто-то поперхнулся кофе? — бормочет она, выдыхая дым в щелку, в несчастный мир снаружи.

— Меня ждут какие-то последствия? — спрашивает Моллой.

— Вы провели в неподвижности пять недель. Необходим контролируемый режим физиотерапии.

— Я вернусь в норму?

— Точные прогнозы делать еще рано, но, думаю, с должным усердием…

— Я буду очень стараться.

— Хорошо. Это хорошо.

— А что, если я не вернусь в норму?

Патти и Мадд прищуриваются, на их лицах ужас. Что-то не так в его поведении? Серьезность? Тревожность? Может, дело просто в том, что он слишком похудел и где-то в этом истощении похоронен толстый, задорный, глупый, неуклюжий клоун. Он выглядит… неприятным. И тоненькие всклокоченные усики вовсе не спасают.

— Почему вы все так на меня смотрите? — спрашивает Моллой.

— Как, дорогой? — говорит Патти.

— Словно я чужой. И вы меня презираете.

— Никто на тебя так не смотрит, Чик! — говорит Мадд. — Мы просто очень рады, что ты снова с нами!

— Ты лжешь, — говорит Моллой, в его голосе слышится невиданный ранее гнев. — Дайте мне зеркало.

Патти хватает свою красную сумочку-косметичку из крокодиловой кожи, открывает и протягивает ему. Моллой изучает свое мертвенное лицо в зеркале на внутренней стороне крышки. Ощупывает усы.

— Можно сбрить их прямо сейчас, Чик, — говорит Патти. — Раз, два, и готово.

— Нет, — отвечает Чик после паузы. — Они мне идут.

— Мы не можем оба быть усатыми, Чик, — возражает Мадд.

— Оставь его в покое, Бад, — говорит Мари. — Если ему нравятся усы, пусть будут. Он их заслужил.

— Но как же наши образы?

— Оставь его в покое.

И Мадд оставляет, хотя есть что-то предосудительное в том, чтобы сразу оба комика носили усы. Он подумывает сбрить свои. Нет сомнений, это изменит динамику их дуэта. Разве зритель поверит, что их дуэтом правит безусый? И этот новый, истощенный Моллой выглядит злым. От озорной улыбки не осталось и следа. Но, Бад, ради всего святого, он же был в коме! Дай ему прийти в себя. И в любом случае, несмотря ни на что, его друг снова с ним, а все остальное — мелочи, их можно обсудить и решить позже, в свое время.

Пока иду домой после сеанса у Барассини, пересматриваю свой список. Так я коротаю время, а кроме того, всегда полезно знать, где находишься.

Список людей, которые, вероятнее всего, умнее меня:

Я останавливаюсь возле «Дерева желаний» Йоко Оно, которое в этом году привезли на фестиваль «Перформа», и прикрепляю к нему свое желание: я желаю привнести в мир критики столько же гениальности, сколько Пикассо и Брак привнесли кубизмом в мир живописи. Можно ли смотреть фильм под разными углами? Подо всеми углами? Может ли критика включать в себя все потенциальные интерпретации? Можно ли понять фильм со всех человеческих точек зрения? И всех нечеловеческих? Вот моя цель.

В данный момент на дереве, кроме моего, висит всего одно желание: «Велосипед. — Джим Керри».

— Рассказывай.

Я сижу незримым вместе с Маддом и Моллоем, кажется, в часовне при больнице. Моллой — в больничном халате, Мадд — в элегантном двубортном костюме.

— Предлагаю вернуться к съемкам, доснять «Идут два славных малых», — говорит Моллой.

— Хорошо, Чик. В смысле я даже не знаю. Бизнес с тех пор изменился.

— Вряд ли он мог сильно измениться за три месяца.

— Знаешь, Чик, давай начистоту?

— Конечно.

— Мне кажется, ты изменился. Немножко.

— Я так не думаю.

— Теперь ты похож на… меня, — говорит Мадд. Моллой долго разглядывает Мадда.

— Понимаю, — говорит Моллой.

— Не думаю, что ты теперь сможешь сыграть того же персонажа.

— Ну, может, хотя бы попробуем?

— Сейчас?

— Почему нет?

— Да, конечно. Сцену в галантерейном магазине?

— Давай.

Они играют сцену, получается плохо.

— Мне не нравится, Чик. Теперь все как-то неестественно, — говорит Мадд.

— Возможно, мы просто давно не репетировали.

— Не думаю, что дело в этом. Может, ты сбреешь усы и наберешь вес?

— Я предпочитаю свой новый образ, Бад. Он мне идет. Ты даже не представляешь, как это тяжело — жить с лишним весом. Со здоровьем проблемы, да и люди вечно смеются над толстяками.

— Могу представить, Чик. Но, честно говоря, это ведь и есть наша цель — чтобы люди смеялись.

— Не так, Бад. Не так. Это дешевый и жестокий смех.

— Хорошо. Понимаю. Может, просто сбреешь усы?

— У меня элегантные усы.

— Но ведь их элегантность не работает на образ.

— А что, если ты сбреешь усы, Бад. И наберешь вес. И мы поменяемся ролями.

— Я не хочу набирать вес, Чик.

— Значит, ты понимаешь, что я чувствую.

— Понимаю, но в нашем дуэте это всегда была твоя роль. Я даже не уверен, что буду хорош в образе напыщенного шута. Я — сухарь ^[104]. Такой у меня образ.