Чингисхан. Человек, завоевавший мир - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнк Маклинн cтр.№ 119

Начиная осаду, Джучи как обычно впереди поставил пленников, чтобы уменьшить потери своих солдат. Управляться с осадными машинами ему помогали техники, привезенные из Китая. Он попытался также вначале отвести русло реки и нарушить водоснабжение города, но трехтысячный отряд, посланный с этим заданием, попал в засаду и был изрядно побит. Незадача, постигшая монголов, несколько окрылила защитников города ^[1471].

Чингисхана же раздражало отсутствие хороших вестей от Джучи. В расстроенных чувствах он решил направить к нему Джагатая с большим подкреплением. Как и следовало ожидать, Джучи рассвирепел: его злило и то, что отец фактически указал ему на недотёпистость, и то, что прислали ненавистного Джагатая. В равной мере предсказуемо старшие сыновья Чингисхана начали грызться при первой же встрече. Джагатай винил Джучи в «мягкости», пробуждаемой тем, что Гургандж является его апанажем, а заодно и в непорядочности — приносит национальные интересы Монголии в жертву своим амбициям ^[1472]. Боорчу, «глаза и уши» Чингисхана, докладывал ему, что братья в большей мере увлечены не осадой крепости, а борьбой друг с другом.

Согласно одной из легенд, Джучи вызвал Джагатая на поединок и схватка якобы уже началась, когда о «дуэли» узнал Боорчу. Он помчался на место происшествия, но смог разнять «дуэлянтов» только после предъявления грамоты полномочного представителя Чингисхана, предписывавшей повиноваться приказам Боорчу так, как если бы они исходили от самого великого хана. В любом случае, известно, что перебранка или потасовка между братьями вылилась в реальную драку между их сподвижниками и с жертвами с обеих сторон ^[1473].

Ярость Чингисхана, когда ему донесли о баталии, не знала границ. За время этой кампании он уже насмотрелся свар между сыновьями. Хулан уговаривала его не тянуть и разрешить наконец проблему правопреемства на случай непредвиденного развития событий. Он прислушался к ее совету и назначил Угэдэя своим преемником. Затем Чингисхан отправил Угэдэя главнокомандующим в Гургандж и дал строгие наказы старшим сыновьям признать его правомочным преемником и во всем ему подчиняться; надо сказать, что Угэдэй привел с собой 20-тысячное войско ^[1474]. Джагатай вроде бы остался доволен решением отца: во-первых, его радовало, что ненавистный Джучи не будет наследником империи, а, во-вторых, он обожал Угэдэя. Джучи же втайне разозлился. Ему был нанесен двойной удар: его фактически сняли с поста командующего осадой Гурганджа и лишили прав первородства. Затаенная ненависть Джучи к Чингисхану еще больше возросла. Тем не менее, Чингисхан сделал правильный выбор. Монголы уже начали падать духом из-за неспособности сокрушить стены города и постоянных склок между Джучи и Джагатаем. Появление Угэдэя с мощным подкреплением приободрило войска ^[1475].

Угэдэй начал с того, что возобновил попытки отвести Амударью и перекрыть водоснабжение города, хотя агентура и сообщала о том, что жители Гурганджа прорыли множество колодцев и создали огромный резервуар воды. Тем временем у Хумар-тегина сдали нервы при виде бессчетной и все увеличивающейся орды монголов у города, забрасывающих стены горящими снарядами, и он отправил посыльных выяснять условия капитуляции. Горожане-патриоты, узнав об этом, возмутились и свергли султана ^[1476].

Хотя город продолжал оказывать упорное сопротивление, инициативой постепенно завладели монголы. Угэдэй выслал вперед пленников засыпать рвы: они делали это ценою своей жизни десять дней, зато Угэдэй теперь мог подойти под самые стены и делать подкопы по всему периметру. Наконец, почувствовав усталость и вялость в обороне города, Угэдэй дал приказ начать решающий штурм. Под прикрытием огневой завесы из горящей нефти монгольские коммандос поднялись по стене, водрузив свои штандарты ^[1477]. С этого плацдарма они и пробивали себе путь в город на протяжении семи дней почти непрерывных уличных рукопашных боев за каждый дом.

В апреле 1221 года город все-таки запросил условия капитуляции, при этом посланник от себя добавил, что осажденные достаточно натерпелись лиха от монгольского бича. Джучи, не забывший жертвы, понесенные 3-тысячным отрядом, посланным отводить Сырдарью, ответил посланнику: до сего времени мыкаться приходилось монголам, но теперь и вы хлебнете горя ^[1478]. Он объявил условия капитуляции. Все жители до последнего человека должны были выйти из города. Ремесленников и мастеров отобрали и отвели в сторону, всех остальных горожан, включая женщин и детей, согнали как скот в стадо на убой; исключение было сделано для девиц, пригодных для использования наложницами или для продажи в рабство. Затем началась резня. Можно не брать на веру данные средневековых хронистов о том, что каждому монголу предназначалось убить двадцать четыре человека, но не вызывает никаких сомнений то, что бойня была страшная. Вряд ли можно сомневаться в достоверности и такой детали изощренного надругательства. Монголы вначале заставляли женщин раздеться донага и мутузить друг друга кулаками на потеху войскам, а потом, когда это зрелище им наскучило, всех изрубили ^[1479].

Победители затем должным образом разграбили Гургандж, сполна насытившись мародерством и на pièce de résistance ^[1480] открыли плотины, сдерживавшие воду Амударьи в городе — согласно некоторым источникам, они самостийно взорвались. Моментально взбухшие волны цунами поглотили город. Все здания были сметены, немногие уцелевшие беглецы, прятавшиеся в них, утонули. Сообщалось: если после нападения монголов обыкновенно могли выжить несколько десятков человек, то в Гургандже погибли все ^[1481].

После разрушения Гурганджа Угэдэй с братьями постарались сровнять с землей весь Хорезм. Опустошенная провинция уже не могла служить опорой для Джелал ад-Дина или какого-либо другого верного сподвижника шаха, но она потеряла и былую экономическую значимость; лишь впоследствии монголы поняли, что было бы разумнее не убивать, а сохранить жизнь людям, чтобы они могли трудиться и платить подати ^[1482]. Как бы то ни было, бойня в Гургандже дала повод исследователям обозначить ею зарождение новой эры человекоубийства, характеризующегося особой чудовищностью и масштабностью, и это представление лишь подтвердится новыми массовыми убийствами, в сравнении с которыми померкнут преступления 1221 года. В арабском мире Чингисхана будут называть не иначе как «проклятием». Ибн аль-Асир писал о разорении Хорезма: «Ничего подобного не случалось ни в древности, ни в наше время» ^[1483].