Пробуждение - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Этвуд cтр.№ 39

Я оказалась напротив уступа; его покрывал олений мох, свисавший гроздьями, сплетаясь с ветвями, его красные кончики сверкали на солнце. Он был на расстоянии вытянутой руки, на отвесной скале; я аккуратно сложила толстовку и перебросила на утес.

Что-то зашумело позади меня – через поросль продирался Джо, я совсем о нем забыла. Поравнявшись со мной, он взял меня за плечи.

– Ты в порядке? – повторил он.

Я не любила его и была далеко от него, как будто видела его сквозь мутное стекло или глянцевую бумагу; ему здесь было не место. Но он существовал, он заслуживал того, чтобы жить. Мне захотелось рассказать ему, как можно стать другим, чтобы он тоже попал в это место, где я побывала.

– Да, – сказала я.

Я коснулась его руки. Моя кисть коснулась его руки. Рука тронула кисть. Слова разделяют нас, а я хотела быть цельной.

Он поцеловал меня; я стояла по другую сторону окна. Когда он отстранился, я произнесла:

– Я не люблю тебя.

Я собиралась объяснить ему, но он, похоже, ничего не слышал, целуя мое плечо, шаря пальцами по застежке на спине, а затем гладя по бокам, он налегал на меня, как будто пытался сложить садовый стул, – он хотел, чтобы я легла на землю.

Я раскинулась внутри своего тела, ощущая под собой прутики и сосновые иголки. В тот момент я подумала: «Возможно, я для него такая дверь, какой для меня стало озеро». В нем сгустился лес, стоял полдень, солнце было у него за головой; я не видела его лица, лучи солнца исходили из центра тьмы, моей тени.

Его руки опустились, я услышала звук молнии, зубчики за зубчики, он поднимался из меховой шкуры, твердый и тяжелый; но, когда одежда отделилась от него, я увидела, что он человек, я не хотела пускать его в себя, это было бы святотатство, он был одним из убийц, за ним тянулись изувеченные глиняные жертвы, и он ничего этого не видел, не знал про себя, про свою способность нести смерть.

– Не надо, – попросила я, когда он наваливался на меня, – я тебя не хочу.

– Да что с тобой такое? – проворчал он сердито.

А затем стал вонзаться в меня, держа за руки, прижимаясь зубами к моим губам, подчиняя своей воле, он бился об меня так настойчиво, словно пытался что-то доказать.

Я высвободила руку и схватила его за горло, перекрыв воздух, и отвела его голову.

– Я залечу, – сказала я, – сейчас такой день.

Это была правда, она его остановила: плоть плодит плоть – чудо, – это всегда их пугает.

Он приплыл первым, обогнав меня, его ярость разогнала лодку, словно мотор. Когда я добралась до берега, его уже не было.

В хижине никого не было. Она стала другой, больше, словно я не была здесь очень давно: та часть моей души, что начала возвращаться, еще не привыкла к ней. Я снова вышла из домика, открыла калитку огороженного прямоугольника и осторожно села на качели, веревки еще держали мой вес; я стала мягко покачиваться вперед-назад, не отрывая ног от земли. Скалы, деревья, песочница, где я когда-то делала домики с камнями на месте окон. Птицы были рядом, синицы и сойки; но они опасались меня, они были неприрученными.

Я повернула кольцо на пальце левой руки – сувенир: это он подарил его мне, «чистое золото», – сказал он, это не для хвастовства, а чтобы нас охотнее пускали в мотели – это такой универсальный ключ; остальное время я носила его на цепочке на шее. Холодные ванные, взаимозаменяемые, ощущение плитки под голыми ногами, когда входишь в них, обернувшись чьим-то полотенцем, в дни резинового секса, дни предохранения. Он клал свои часы на ночной столик, чтобы случайно не задержаться.

Для него на моем месте могла быть любая, но для меня он был неповторимым, первым, я у него училась. Я его боготворила, бездетная невеста, обожательница, я хранила обрывки его записей как реликвии святых, он никогда не писал писем; все, что мне доставалось, – это критические замечания красным карандашом, приколотые к моим рисункам: «уд» и «НЕУД» – он был идеалистом, говорил, что не хочет, чтобы наши отношения, как он это называл, влияли на его эстетические суждения. Он не хотел, чтобы наши отношения влияли вообще на что-либо; их следовало держать отдельно от жизни. Свидетельство первой степени в рамке на стене, доказательство того, что он по-прежнему молод.

Впрочем, он говорил, что любит меня, это правда, я не выдумываю. В ту ночь, когда я заперлась в ванной и включила воду, а он плакал по другую сторону двери. Когда я сдалась и вышла, он стал показывать мне снимки своей жены и детей – его причины, его семейные трофеи, висевшие на стене, у них были имена; он сказал, я должна быть взрослой.

Я услышала тонкий звук зубного сверла – приближалась моторка с очередными американцами; я поднялась с качелей и дошла до середины лестницы, оставаясь за деревьями. Они замедлили ход и свернули в бухту. Сев на корточки, я стала смотреть: сначала я подумала, они хотят причалить, но они только глазели, изучали, планировали нападение и захват. Они указывали на хижину и переговаривались, сверкая биноклями. Затем прибавили скорость и направились в сторону утеса, где жили боги. Но они ничего не поймают, им не позволят. Им было опасно находиться там, не имея никакого представления об этой силе; они могли пострадать, сделав неверный шаг: если в священную воду погрузятся металлические крючки, древняя сила может пробудиться, как от электричества или взрыва. Я вынесла ее только потому, что у меня был талисман – отец оставил мне подсказки: людей-животных и лабиринт из чисел.

Было бы правильно, если бы мама тоже что-то оставила мне, какое-то наследство. Его было сложным, запутанным, а ее должно было быть простым как дважды два – и это стало бы завершением. Я еще не пробудилась окончательно; они оба должны были что-то оставить мне.

Я хотела заняться поисками, но вдруг увидела, как Дэвид трусит по тропинке от нужника.

– Привет, – обратился ко мне он. – Видела Анну?

– Нет, – ответила я.

Если бы я вернулась в дом или в огород, он бы пошел за мной и стал что-нибудь говорить. Встав, я спустилась до конца лестницы и повернула к началу тропинки в высокой траве.

Я шла по зеленой прохладе среди деревьев, новых деревьев и пеньков, пеньков и обломанных стволов с угольными корками на них, неровными и корявыми, пережившими давнее бедствие. Они возникали передо мной, над землей, глаза просеивали силуэты, названия предметов стирались, но их форма и значение оставались, животные знали сущее, не зная названий. Шесть листков, три листка, этот корень хрустит. Белые стебли изгибались знаками вопроса цвета рыбы в тусклом свете, трупные растения, несъедобные. Желтые поганки, похожие на пальцы, без названий, я никогда не запоминала их все; а дальше гриб со шляпкой и ободком, и меловым воротничком, имеющий имя: ангел смерти, или бледная поганка – смертельно ядовитый. Под ним невидимая часть, волокнистая подземная сеть, питающая этот цветок, недолговечный, как сосулька, застывшая на морозе; завтра он растает, но корни останутся. Если бы наши тела жили в земле и только волосы торчали сверху, прорастая через перегной, казалось бы, что мы – лишь волосы, волокнистые растения.