Пробуждение - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Этвуд cтр.№ 32

Я давно забыла об этом; но это, конечно же, были магические рисунки, наподобие пещерных. Ты рисуешь на стене то, что важно для тебя, на что ты охотишься. У тех мужчин было достаточно провизии, им не нужно было рисовать консервированный горох и аргентинскую говяжью солонину, они рисовали то, чего им не хватало во время этих однообразных и совсем не идиллических рейсов вверх и вниз по озеру, когда нечем заняться, кроме игры в карты; они, должно быть, ненавидели свою работу – мотаться туда-сюда, вслед за этими бревнами. Теперь они все уже умерли или были стариками, и, наверное, ненавидели друг друга.

Окуни дернули сразу обе удочки. Они отчаянно сражались, удочки гнулись дугой. Дэвид вытащил своего, а Джо упустил, и окунь скрылся в лабиринте веточек, где потом намотает леску на палку и перекусит.

– Эй, – попросил Дэвид, – убей его за меня.

Окунь отчаянно метался по всей лодке. Он выплевывал воду и шипел, разевая выступающую снизу челюсть; он был ужасно напуган или взбешен, я не могла понять.

– Давай сам. – Я протянула ему нож. – Я тебе показывала как. Помнишь?

Глухой удар металла о рыбью кость, череп, бесшейное головотелое, рыба – это одно целое, я больше не могла, не имела права. Она не была нам необходима, у нас имелась подходящая еда в консервных банках. Мы совершали это действие, насильственное действие, ради спортивного интереса, или развлечения, или удовольствия, для здорового отдыха, как говорят, – это уже не были веские причины. Это объясняет, но не извиняет, как говорил мой отец, это была его любимая поговорка.

Пока они восторгались убийством рыбы, рыбьим кадавром, я взяла банку с лягушками из коробки со снастями и открутила крышку; они выскользнули в воду, зеленые с черными пятнышками и золотистыми глазами, спасенные. Средняя школа: на каждой парте поднос с дышащей эфиром лягушкой, распростертой, точно подкладка, закрепленной и вскрытой; органы рассечены и вырезаны, отделенное сердце все еще медленно сжимается, как кадык или сердце мученика, только без надписи на латыни, внутренности тянутся липкими шнурками. Заспиртованная кошка, накачанная химикатами, красными для артерий, синими для вен, в больнице, похоронном бюро. Найди мозг червя, пожертвуй свое тело науке. Все, что могли сотворить с животными, мы могли сотворить и друг с другом: мы на них тренировались для начала.

Джо перебросил мне свою порванную леску, я порылась в блеснах и нашла еще один свинец, грузило, еще один крючок – сообщница, соучастница.

Из-за мыса показались американцы, двое в серебристой лодке; они медленно двигались в нашу сторону. Я рассмотрела их: это были не пухлые пожилые туристы, которые никуда не выбирались без моторных лодок и проводников; незнакомцы были моложе, более подтянуты, одежда с блестящей тонированной отделкой в космическом стиле, как из журнальной рекламы. Когда они поравнялись с нами, их рты растянулись в улыбках, открыв идентичные ряды зубов, белых и ровных, словно искусственных.

– Клюет? – спросил человек на носу со среднезападным акцентом; традиционное приветствие.

– Еще как, – ответил Дэвид, улыбаясь.

Я ожидала, что он им что-то скажет, что-то оскорбительное, но нет. Они были довольно рослыми.

– У нас тоже, – сообщил тот, что был спереди. – Мы тут дня три-четыре, клев есть все время, каждый день ловим до предела.

У них был звездный флаг, как у всех американцев, и миниатюрная переводная картинка на носу лодки. Они показывали нам, что мы на занятой ими территории.

– Ну, еще увидимся, – бросил второй, с кормы.

Их лодка проплыла мимо нас к следующему бобровому домику.

Удочки фирмы «Рэйган», непроницаемые лица, как космические шлемы, глаза снайперов – это сделали они; их покрывал холодный блеск вины, словно фольга. У меня в памяти всплыли истории, которые я слышала про американцев: они набивают понтоны своих гидросамолетов нелегально выловленной рыбой, приделывают второе дно к своей машине с двумя сотнями форелей на сухом льду – лесничий поймал их случайно.

«Это паршивая страна, – сказали они, когда он отказался от взятки, – ноги нашей здесь не будет».

Они напивались и развлекались, гоняясь за гагарами на своих моторках, не оставляя их в покое, когда те ныряли, и не давая возможности взлететь, пока несчастные не погибали от усталости или под винтом их лодки. Бессмысленное убийство – это для них игра; после войны им скучно.

Солнце почти зашло, с другой стороны неба разливалась чернота. Мы принесли с собой четыре рыбы, и я обрезала ветки молодого деревца, чтобы получилась рогатка, и нацепила на нее рыб за жабры.

– Фу, – сказала нам Анна, – от вас несет, словно тут рыбный рынок.

– Сейчас бы пива, – сказал Дэвид. – Надо было спросить у янки, у них явно есть.

Я пошла к озеру с куском мыла, чтобы смыть с рук рыбью кровь. Анна направилась за мной.

– Господи, – вздохнула она, – что же мне делать? Я забыла косметику, он меня убьет.

Я рассмотрела ее: в сумерках лицо было серым.

– Может, не заметит, – сказала я.

– Заметит, не сомневайся. Если не сейчас – пока еще не все стерлось, – так утром. Он хочет, чтобы я постоянно выглядела как молоденькая цыпочка, иначе бесится.

– Ты можешь хорошенько перепачкать лицо, – подала идею я.

На это она ничего не ответила. Села на камень и опустила голову на колени.

– Он мне это припомнит, – сказала она обреченно. – У него есть целый наборчик правил. Если я хоть одно нарушу, он меня наказывает, только он их постоянно меняет, так что никогда не знаешь. Он псих, у него чего-то не хватает – понимаешь, о чем я? Ему нравится заставлять меня плакать, поскольку сам он не может.

– Но это не так уж страшно, – произнесла я, – забыть косметику.

Она издала горловой смешок, похожий на кашель.

– Дело не в макияже; ему лишь бы прицепиться. Он все время следит за мной, ждет оправданий. И тогда он или совсем мне не вставит, или будет так долбить, что больно станет. Наверное, ужасно, что я говорю все это. – Белки ее глаз сверкнули в полутьме. – Но если сказать ему что-то такое, он просто отшутится – говорит, у меня голова как из мыльной оперы, говорит, я все выдумываю. Но это правда, ты же понимаешь.

Она обращалась ко мне как к судье, но при этом не доверяла, она боялась, что я начну говорить с ним у нее за спиной.

– Может, тебе надо уйти, – предложила свое решение я, – или получить развод.

– Иногда я думаю, он этого хочет, уж и не знаю. Когда-то нам было хорошо, потом я по-настоящему полюбила его, а он не выносит этого, не выносит моей любви. Разве не смешно?

Анна накинула на плечи кожаную куртку моей мамы, она взяла ее, поскольку у нее не было теплого свитера. Мамина куртка на ней смотрелась нелепо, несуразно. Я попробовала думать о маме, но ничего не получилось; единственное, что мне вспоминалось, – это история, которую она рассказала когда-то, о том, как в детстве они с сестрой сделали себе крылья из старого зонтика; они спрыгнули с крыши амбара, надеясь полететь, и она сломала обе лодыжки. Мама смеялась, вспоминая об этом, но мне история казалась жутковатой и грустной – нестерпимая неудача.