Пробуждение - читать онлайн книгу. Автор: Маргарет Этвуд cтр.№ 19

«Адам и Ева, и Щипай, – выкрикивали они, – пошли на реку купаться; Адам и Ева упали. Кто же, как ты думаешь, остался?» – «Не знаю», – говорила я. «Ты должна отвечать, – требовали они, – такие правила». «Адам и Ева, – говорила я нарочно. – Они остались». – «Если не будешь отвечать как надо, мы не будем с тобой играть», – угрожали они.

Быть изгоем – все равно что умственно неполноценным: к тебе относятся с презрением и жалостью и хотят мучить и воспитывать.

Моему брату пришлось еще хуже; наша мама внушила ему, что драться нельзя, вот он каждый день и приходил домой в синяках. Наконец маме пришлось сдаться: она ему разрешила драться, но только после того, как его ударят.

Я недолго продержалась в воскресной школе. Одна девочка рассказала мне, что молилась о кукле фигуристки Барбары Энн Скотт с фигурными коньками и вышитыми на костюме лебедями и получила ее на день рождения; так что я тоже решила молиться – не просто обращаться за милостью к Господу и не просить о чем-то рыбу, а молиться, чтобы получить что-то реальное. Я стала произносить молитву, чтобы стать невидимкой, и когда наутро все по-прежнему могли видеть меня, поняла: они верят в неправильного Бога.

Мне на руку садится комар, и я жду, пока он укусит меня и его брюшко наполнится кровью, прежде чем раздавить, как спелую ягоду. Кровь нужна комарам, чтобы откладывать яйца. Сквозь сетку на окне задувает ветер с озера; здесь лучше, чем в городе, с его выхлопными газами и духотой, запахом жженой резины в подземке, бурым налетом, покрывающим кожу после того, как походишь по улицам. Как я могла так долго жить в городе – там кругом опасности. Здесь я всегда чувствовала себя в безопасности, даже ночью.

«Неправда», – громко говорит мой внутренний голос. Я напряженно думаю об этом, взвешиваю свои мысли и понимаю, что это неправда: иногда здесь я бывала напугана, светила фонариком на тропинку перед собой, вслушиваясь в шелест леса, и знала, что он охотится за мной – медведь, волк или какое-нибудь неведомое создание, что было еще хуже.

Я оглядываю стены, окно: все как раньше, ничего не изменилось, но очертания исказились, как будто все слегка покоробилось. Мне следует быть осторожней с памятью, быть уверенной, что помню что-то сама, а не услышала от кого-то о том, что чувствовала, как себя вела, что говорила: если я напутаю с событиями, то напутаю и с чувствами, связанными с ними, начну придумывать их и уже не смогу исправить – не осталось никого, кто способен мне помочь. Я быстро перебираю воспоминания о собственной жизни, проверяя их, как алиби; все сходится, все на месте до тех пор, как я уехала отсюда. Затем какая-то каша, словно помехи в кинохронике, воспоминаний нет, сплошной пробел; не помню даже, сколько лет мне было. Я закрываю глаза – в чем же дело? Если помнишь прошлое, а не настоящее, это значит, ты впадаешь в слабоумие.

Подавляю панику, заставляю себя открыть глаза и смотрю на свою руку, на которой написана вся моя жизнь, как на карте: я раскрываю ладонь, и линии собираются, точно рябь на воде. Внимательно смотрю на паутину у окна и на попавших в нее мух, ловящих солнечные лучи; язык во рту произносит мое имя и повторяет его как мантру…

Затем кто-то стучит в дверь.

– Кто не спрятался, я не виноват.

Это Дэвид, я узнаю его и, успокоившись, снова сажусь.

– Минутку, – прошу я.

Он стучит снова и говорит:

– Закопалась там в барахле.

И хохочет, как Вуди Вудпекер, мультяшный дятел.

Перед ланчем я им говорю, что пойду поплавать. Другие не хотят, считают, вода слишком холодная, и она действительно холодная, прямо ледяная. Мне бы тоже не следовало, нам говорили об этом, могут начаться судороги.

Раньше я разбегалась по всей длине мостков и прыгала с самого края – это было как сердечный приступ или удар молнии. Но теперь, шагая к озеру, я понимаю, что у меня не хватит духу на такое.

Как раз упав с края мостков, тонул брат, он спасся только по случайности – мама его услышала, поскольку не было ветра. Она нагнулась и, схватив его за волосы, вытащила и вытолкала воду из него. Кажется, этот случай не оставил на нем заметного отпечатка – он его даже не помнил. Если бы такое случилось со мной, я бы считала, что во мне есть что-то особенное, если я вот так просто вернулась с того света; я бы вернулась с какими-то тайнами и знала то, чего не знает большинство людей.

После того как мама рассказала мне это, я спросила, где бы он был теперь, если бы она его не спасла. Она ответила, что не знает. Отец все объяснял, но мама – никогда, и это лишь убеждало меня в том, что она знала ответы, но помалкивала.

«Он был бы на кладбище»? – спросила я.

Мои сверстники в школе знали стишок и про кладбище:

«Никто не знает», – ответила мама.

Она готовила пирог и дала мне кусок теста, чтобы отвлечь. Отец на мой вопрос ответил бы «да»; он говорил, ты умираешь, когда умирает твой мозг. Интересно, он все еще верит в это?

Я спускаюсь с мостков и захожу в воду с берега, медленно, брызгая себе на плечи и шею, холод поднимается по бедрам; я ощущаю подошвами ног песок, и веточки, и прелые листья. Раньше я бы нырнула и поплыла вдоль дна с открытыми глазами, глядя на расплывчатую тень – очертания моего тела – и дальше; или я нырнула бы с лодки или плота и перевернулась под водой на спину, пуская ртом пузыри. Мы оставались под водой, пока кожа не онемеет и не приобретет странный голубовато-лиловый оттенок. Должно быть, я была сверхчеловеком – сейчас я бы так не смогла. Наверное, я старею наконец-то, если такое возможно.

Я стою на месте и дрожу, глядя на свое отражение и ступни под водой, белые на песке, как рыбья плоть, пока телу в воздухе не становится неприятнее, чем в воде, и тогда я наклоняюсь и, невзирая на озноб, пускаюсь вплавь.

Все наши проблемы происходят из-за этой шишки у нас на плечах. Я не против тела или головы: меня раздражает только шея, создающая иллюзию раздельности. Нас сбивает с толку язык – он не должен обозначать тело и голову разными словами. Если бы голова росла прямо на плечах, как у червей или лягушек, без этой конструкции, этой лжи, люди не могли бы смотреть сверху вниз на свои тела и воспринимать их как каких-то роботов или марионеток, которыми они управляют; они бы тогда понимали, что, если голова отделится от тела, умрут и голова, и тело.

Я не помню точно, когда начала подозревать правду о себе и о других: во что превращаюсь я и во что – другие. Что-то из этого открывалось мне так же быстро, как взмывают на ветру флаги или как вырастают после дождя грибы, но это было во мне, это доказательство, его только требовалось расшифровать. Сейчас мне кажется, я всегда это знала, все это: время сжато, как мои пальцы, обхватывающие колено в сумеречной спальне, и я держу в кулаке отгадки, решения и силу для того, что должна теперь сделать.