Рисунки на песке - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Козаков cтр.№ 118

Правда, не было бы счастья, да несчастье помогло. Не было бы двухсерийного фильма, а был бы всего лишь телеспектакль на видеопленке, которую в 70-м году еще нельзя было даже монтировать. Наш «Удар рога», который был сделан годом раньше, состоял всего из двух (!) часовых монтажных кусков. Сложный по раскадровке, с труднейшими драматическими сценами, с хроникой боя быков, с рисунками Гойи, где действие происходит в разных помещениях, где артисты должны несколько раз переодеваться, и т. д. и т. п… — в общем, этот спектакль мы сняли за два (!) съемочных дня.

Это была очень трудная, но и счастливая для всех нас работа. О ней тогда много писали и говорили. Мне она придала уверенности в дальнейших режиссерских экспериментах, а Даль сыграл, как он считал сам и как полагали многие из видевших эту его работу, одну из лучших своих ролей. Окрыленные успехом, мы взялись за «Безымянную звезду». Нас не смущало, что «Удар рога» безжалостно стерли из-за дефицита видеопленки. Мы были готовы снять на эту же пленку новый спектакль, а перед съемкой опять долго репетировать, подробно расписывать мизансцены — вновь без монтажа и прочих усовершенствований, которые скоро войдут в быт телевидения. Снять, заранее зная, что и этот труд будет стерт с магнитной ленты.

Олегу нравилась комедия Михаила Себастьяну и роль Учителя. Ему исполнилось 29 лет. Он был улыбчив, открыт людям, мечтателен и при этом по-актерски умен. У него было все, чтобы, водрузив на нос круглые очки, легко, как того требовал жанр пьесы Себастьяну (с некоторым преувеличением его можно определить как трагикомедию), блистательно сыграть Марина Мирою. Партнершей его должна была стать совсем молодая Анастасия Вертинская. Я — Григ. Но эта возможность в 70-м году, повторю, нам не представилась…

В 1978-м Даль — актер Театра на Малой Бронной. Мы снова работаем вместе. Я запускаюсь двухсерийным фильмом «Безымянная звезда». Кандидат на роль Марина один — Даль. Он читает прекрасно сделанный Александром Хмеликом сценарий, и я получаю от него письмо в девять страниц скорописи — я его сохранил. По-своему очень интересное письмо. Нет, он не отказывался играть. Он излагал свою точку зрения на происходящие в сценарии события, вернее, на не происходящее в нем, а уж тем паче в пьесе.

В этом письме-экспликации Даль предлагает трактовать комедию-мелодраму Себастьяну в совершенно особом духе. Ему хотелось сделать из этой прозрачной истории нечто вроде «Процесса» Кафки. Жителям города, где живет Мирою, — предлагал Даль, — только кажется, что мимо их вокзала проходят столичные поезда. Рельсы уже давно заросли травой. Учитель видит звезду, которую он открыл, и она действительно светится в ночном небе, но ее почему-то никто, кроме него, на Земле разглядеть не может. Всю историю Олег предлагал кончить самоубийством Учителя, причем тоже в кафкианском роде. Что-то вроде того, что Учитель ложится на рельсы, едва угадываемые под травой, и его убивает поезд, который, распахивая дерн и землю, проносится на жуткой скорости…

Это был принципиально другой вариант истории, иной сюжет. Помню, я сказал ему тогда:

— Олег, когда я захочу ставить Кафку, я буду ставить Кафку, — если мне это разрешат, — а пока я ставлю конкретную, к тому же понравившуюся мне скромную комедию Себастьяну и предлагаю тебе сыграть в ней главную роль.

Он увял, скукожился, взгляд ушел внутрь себя, ему явно стал неинтересен предмет разговора и мой взгляд на пьесу.

Мне все-таки удалось затащить Олега к себе домой и попытаться в присутствии будущих партнеров увлечь его жанром и смыслом того, что я собирался снимать. Он сидел на диване и очень внимательно следил за ходом моих рассуждений. Я рассказывал, играл, показывал, убеждал. Иногда он улыбался, в его глазах, казалось, возникал интерес, но потом взгляд его потухал и он опять погружался в самого себя.

— Ну, что ты скажешь? — спросил я.

— Интересно. Это — решение, — ответил он.

— Ну а ты будешь играть в этом решении?

Наступила пауза, которую мог позволить себе только Даль. Все неловко молчали. Он что-то напряженно обдумывал, морщился, как от зубной боли, потом медленно закурил. Пауза явно затягивалась. Кто-то должен был упростить ситуацию. Я понял, что это предстоит сделать мне, пока кто-то из присутствующих неудачной остротой не сделает положение еще более неловким и ситуация приведет к конфликту.

— Олег, кончай. Это роль стопроцентно твоя. Тебе надо выучить «текст слов», надеть круглые очки, улыбнуться, и все! Успех в кармане. А уж мы будем тянуться за тобой. А, старик? Ну что тебе стоит?

Все рассмеялись. Улыбнулся и Даль. И снова наступило неловкое молчание. Тут уж актеры изобразили деловую суету, стали прощаться. Олег продолжал сидеть на диване. Выпроводив актеров, я подошел к нему:

— В чем дело? Ну скажи ты мне откровенно, в конце концов. Ведь мы с тобой немало переиграли и переставили. Тебя не устраивает мое решение?

Он мимикой показал что-то вроде «нет, почему же, можно и так».

— Олег, пойми, я иначе ее не вижу.

— Понимаю.

— Но улыбнуться, как прежде, ты не хочешь?

— Не могу, — ответил Даль. — А усилий делать не хочу. Все равно это будет вымучено…

На том мы и расстались. Давить я на него не мог, да и не хотел. «Значит, он теперь себя так ощущает… Что ж, в последнее время я об этом догадывался…»

С «Ночи ошибок» мы уже не работали вместе и редко виделись. В 76-м я встретил Олега в ВТО и узнал, что он ушел из «Современника» и собирается поступать на Высшие режиссерские курсы. Я принялся уговаривать его прийти в Театр на Малой Бронной, где работа с Эфросом еще радовала и сулила радужные перспективы. Недавно была сыграна «Женитьба», по-прежнему с успехом шел «Дон-Жуан», и я надеялся продолжать ставить. Очень хотелось, чтобы мы с Далем снова стали партнерами — а вдруг он сыграл бы в моих спектаклях? Я мечтал тогда о «Маленьких трагедиях» Пушкина (Даль — Моцарт!), о Шекспире и о многом другом, что в будущем могло бы обернуться реальностью.

Олег, по своему обыкновению, мало говорил, больше слушал. Потом сказал: «Обдумаю». Ему понадобился еще один небольшой виток — две недели пребывания на режиссерских курсах — перед приходом на Бронную. Это было в 77-м. Даль уже достаточно послонялся по разным театрам. Несколько раз покидал «Современник» — и вновь возвращался туда, поработал в Ленинграде, в Театре им. Ленинского комсомола, занесло его и во МХАТ, которым уже руководил Большой Олег.

Это произошло в 71-м году. Я тогда занимался пьесой Леонида Зорина «Медная бабушка», — судя по всему, разминал ее для Ефремова-постановщика. Мы искали исполнителя центральной роли — роли Александра Сергеевича Пушкина. Пробы шли внутри театра и за его пределами. Я предложил Ефремову Олега Даля.

— Пожалуй: только не сорвется ли он?

— В плане выпивки?

— Не только. Ненадежен. Человек настроения.

Кажется, я тогда впервые услышал определение, которое Ефремов повторил уже после смерти Даля.