Инопланетянин раскачивался. По его лицу, будто по воде, шла рябь. Он сказал:
– Ahon’atu’uklah’shoginai’ eástruru.
Зеленые руки волнообразно двигались вверх-вниз. Перепончатые кисти рук устремились вперед, обратившись ладонями друг к другу и почти соприкасаясь, затем начали выполнять рубящие движения от запястья: вверх, вниз, вверх, вниз, вверх, вниз…
Изображение на проекционной доске сменилось другим: в подводном царстве мириады плавучих существ все приближались и приближались – большеглазые, похожие на рыб, с длинными, украшенными гребешком хвостами.
– Поставишь пять, получишь десять, – сказал Охаси. – Это молодняк галактической расы. Обрати внимание на гребешок.
– Головастики, – сказала Франсин.
Плавающие силуэты резвились в оранжевых тенях, выплывали в холодное зеленое пространство, затем выпрыгивали над поверхностью воды и снова ныряли в зеленую прохладу. Эти танцевальные движения – колебание, поднятие, погружение, раскачивание – казались прекрасными в своей синхронной симметрии.
– Chiruru’uklia’a’agudav’iaá, – сказал инопланетянин.
Его тело раскачивалось в такт движениям плавающих существ. Зеленые руки коснулись бедер и заскользили вверх, пока локти не достигли уровня плеч.
– Как девушка в восточном танце, – сказала Франсин.
Затем руки поднялись ладонями вверх. Было похоже, что он пытается что-то кому-то подарить. Инопланетянин сказал:
– Pluainumiuri! – и этот единый всплеск звука ударил по ушам, словно взрыв.
– Напоминает искаженную версию ритуальных танцев, которые мы смотрели, – сказал Охаси.
– У меня появилась догадка, – произнесла Франсин. – Женская интуиция. Повторяющиеся гласные – возможно, это усилительное наречие, вроде нашего слова «очень». Обрати внимание: там, где он говорит «а-а-а», жесты становятся более напряженными. – Она посмотрела еще один отрывок, кивая в такт жестам. – Хико, может быть, это сконструированный язык? Искусственный?
– Мне приходила в голову подобная мысль, – сказал Охаси.
Свет проектора вдруг потускнел, действие замедлилось. Погасли все лампы. Они услышали глухой, сильный грохот вдали, отрывистый звук перестрелки. По коридору за дверью пронесся топот шагов.
Франсин изумленно замерла.
– Оставайся здесь, пожалуйста, – сказал Охаси. – Я выйду и узнаю, в чем…
Дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвался луч фонаря, на мгновение ослепив их.
– У вас все в порядке? – пророкотал мужской голос.
За фонарем им удалось различить белый шлем военного полицейского.
– Да, – ответил Охаси. – Что происходит?
– Кто-то взорвал опору основной линии электропередачи, идущей к плотине Макнари. Была даже предпринята попытка прорвать нашу линию обороны на юге. Не волнуйтесь, в скором времени все вернется на свои места. – Луч фонаря повернулся в другую сторону.
– Кто? – спросила Франсин.
– Какие-то чокнутые гражданские, – сказал военный полицейский. – Через минуту мы включим аварийные генераторы. Просто оставайтесь в этой комнате, пока мы не дадим сигнал отбоя. – Он вышел и закрыл за собой дверь.
До них донесся звук автоматных очередей. Еще один взрыв сотряс здание. Послышались крики.
– Мы наблюдаем конец света, – сказал Охаси.
– Миру пришел конец, когда здесь приземлился этот корабль, – сказала Франсин.
Внезапно свет вернулся – сначала тусклый, потом ярче. Снова зажужжал проектор. Охаси выключил его.
Кто-то прошел по коридору, постучал в дверь, сказал:
– Все чисто.
Шаги двинулись дальше, раздался еще один стук и еще раз, тише:
– Все чисто.
– Гражданские, – сказала Франсин. – Как ты думаешь, почему им так отчаянно захотелось это сделать?
– Это симптом общей болезни, – сказал Охаси. – Один из способов избавиться от угрозы – уничтожить ее, даже если в результате уничтожишь самого себя. Эти гражданские – лишь малый симптом.
– В таком случае русские – серьезный симптом, – предположила она.
– Каждое крупное правительство сейчас является серьезным симптомом, – ответил японец.
– Я… Наверное, я пойду к себе, – сказала Франсин. – Продолжим завтра утром. В восемь тебя устроит?
– Вполне, – ответил Охаси. – Если завтра вообще наступит.
– Только ты не начинай, – сказала она, судорожно вздохнув. – Я не намерена сдаваться.
Охаси вдруг совершенно по-восточному поклонился.
– У айну есть поговорка, – сказал он. – «Каждую ночь мир заканчивается… и каждое утро начинается снова».
* * *
Помещение находилось под землей, под артиллерийским складом и изначально предназначалось для хранения атомного оружия. Оно было полукруглым, примерно тридцать на пятнадцать футов, с очень низким потолком и обитыми свинцом стенами. В центре на козлах лежали две плотно прилегающие торцами друг к другу доски, образуя сплошную длинную столешницу. Над этим своеобразным столом висела цепочка зеленых лампочек, придавая помещению странное сходство с игорным залом. Напряженные позы людей, сидевших на пружинных стульях вдоль стола, еще более усиливали это сходство. Судя по униформам, здесь присутствовали представители различных родов войск: военно-воздушные силы, сухопутные войска, флот, – а также гражданские в дорогих костюмах и с мрачными лицами.
В центре сидел доктор Лэнгсмит, расположившись прямо напротив единственной двери в комнату. Его гномьи черты стянуло суровое, сосредоточенное выражение. Он ритмично пыхтел короткой трубкой, словно колдун, пускающий пророческий дым.
Гражданское лицо напротив Лэнгсмита обратилось к генералу с двумя звездочками, сидевшему рядом с шефом команды:
– Генерал Спейдел, я думаю, это слишком деликатное дело, чтобы допускать к нему женщину.
Спейдел захрипел. Это был худой мужчина с высоким лбом и узким лицом – аристократичным, выражавшим непоколебимые убеждения и упрямую гордость. От него исходило напряжение сжатой пружины и натянутой вибрирующей струны, которое распространялось по всей комнате.
– Выбор весьма ограничен, – сказал Лэнгсмит. – Очень немногие из членов нашего персонала наведываются на корабль и при этом постоянно занимают положение вблизи этого силового барьера… или что это такое на самом деле…
Спейдел бросил взгляд на часы.
– Почему они задерживаются?
– Возможно, она пошла завтракать, – сказал Лэнгсмит.
– Лучше бы мы заполучили ее голодной и нервной, – заметило гражданское лицо.
– Ты уверен, что сумеешь с ней справиться, Смити?
Лэнгсмит вынул трубку изо рта и посмотрел в черенок, как будто в нем скрывался ответ.