Франсин остановила запись.
– Ты записала это сегодня? – спросил Охаси.
– Да. Мы использовали ту странную иллюстрационную доску с движущимися картинками – странные цветы и еще более странные животные.
– Мы их видели, – пробормотал Закхейм.
– И эти рубящие движения, которые они выполняют руками, – продолжала Франсин. – Покачивание тела, колебания, гримасы на лицах. – Она покачала головой. – В некотором роде это напоминает какой-то чудаковатый танец.
– К чему ты клонишь? – спросил Охаси.
– Я все думаю: что произойдет, если мы попросим какого-нибудь опытного хореографа сочинить танец, подходящий под эти звуки, и поставим его…
– Бааа! – фыркнул Закхейм.
– Ладно, – сказала Франсин. – Но мы должны применить к этим инопланетянам какие-нибудь случайные стимуляторы. Почему бы не привести певицу из ночного клуба? Или циркового зазывалу? Или фокусника? Или…
– Мы уже пробовали с полноценным шизофреником, – сказал Горе.
Закхейм фыркнул.
– И получили именно то, чего заслуживает подобная тактика: этот ваш шизофреник просидел целый час, просто играя с собственными пальцами!
– Меня заинтриговала идея использовать артистов развлекательного жанра, – сказал Охаси. – Возможно, танцоров из театра Но. – Он кивнул. – Я никогда об этом не думал. Но искусство, в конце концов, форма коммуникации.
– Равно как и кваканье лягушки на болоте, – сказал Закхейм.
– Ты когда-нибудь слышал об удивительной лягушке? – спросила Франсин.
– Это одна из твоих странных шуток? – уточнил Закхейм.
– Конечно же, нет. Удивительная лягушка существует на самом деле. Она обитает на острове Тринидад. Это очень маленькая лягушка, но у нее на лапке пять пальцев, включая противопоставленный большой палец, и она…
– Прямо как у наших гостей, – сказал Закхейм.
– Да. И она пользуется лапой так же, как мы: хватает вещи, берет еду, кладет себе в рот…
– Делает бомбы? – спросил Закхейм.
Франсин пожала плечами и отвернулась. Она почувствовала себя уязвленной.
– Мои люди считают, что действия инопланетян – это замысловатый трюк, – сказал Закхейм. – Мы думаем, они тянут время, а между тем втайне изучают нас, готовясь к вторжению!
– И что? – спросил Горе, пожав узкими плечами в типично галльской манере, как будто говоря: «Даже если это правда, что мы можем с этим поделать?»
Франсин повернулась к Охаси.
– Какая у твоей команды сейчас любимая теория? – В ее голосе слышалась горечь, но ей никак не удавалось смягчить тон.
– Мы действуем согласно предположению, что это язык односложных корней, вроде китайского, – ответил Охаси.
– Но как же гармония гласных? – возразил Горе. – Это ведь значит, что одни и те же гласные повторяются в однотипных словах.
Охаси поправил очки.
– Кто знает? – сказал он. – Гласные переднего и заднего рядов нередко встречаются, но…
Он пожал плечами и покачал головой.
– Что там у группы, которая занимается историческими аналогиями? – спросил Горе. – Ты собирался узнать, Охаси.
– Они действуют на основе предположения, что все примитивные звуки – согласные с нефиксированными гласными… как топот в танцах, знаете? Их нынешняя теория заключается в том, что инопланетяне – миссионеры, а их язык – это язык религии.
– Каковы результаты? – спросил Закхейм.
– Результатов нет.
Закхейм кивнул.
– Чего и следовало ожидать. – Он бросил взгляд в сторону Франсин. – Я прошу прощения у миссис доктор Миллар.
Она с изумлением подняла глаза, отвлекшись от мечтательных размышлений о связи галактического языка с танцами.
– У меня? Ради всего святого, почему?
– Сегодня я вел себя несдержанно, – сказал Закхейм и покосился на свои наручные часы. – Мне очень жаль. Меня беспокоит другая встреча. – Он тяжело поднялся со стула, подхватил портфель. – И мне пора идти. Ты меня прощаешь?
– Конечно, Зак.
Его широкое лицо озарила улыбка.
– Хорошо!
Горе тоже встал.
– Я немного прогуляюсь с тобой, Зак.
После их ухода Франсин и Охаси немного посидели в тишине.
– Что дают нам эти встречи? – спросила она.
– Кто знает, как сложатся вместе важные фрагменты мозаики? – ответил Охаси. – Главное, что мы делаем что-то иначе.
Она вздохнула.
– Наверное.
Охаси снял очки, отчего стал вдруг выглядеть беззащитным.
– Ты знала, что Зак записывал нашу встречу? – спросил он, снова надевая очки.
Франсин уставилась на него.
– Откуда ты знаешь?
Охаси постучал пальцем по портфелю.
– У меня тут устройство, которое определяет подобные вещи.
Она подавила краткую вспышку гнева.
– Что ж, разве это имеет какое-либо значение, Хико?
– Может, и нет. – Охаси сделал глубокий, ровный вдох. – Я не все рассказал про буддийского монаха.
– Да? И о чем же ты умолчал?
– Он предрекает нам всем неудачи – истребление человечества как вида. Он очень старый и очень циничный, хоть и монах. Он считает, это хорошо, что борьбе человечества приходит конец.
Франсин охватила ярость и внезапная решимость.
– Мне все равно! Мне наплевать, что думают остальные! Я знаю, что… – Она заставила себя замолчать и прикрыла руками глаза.
– Ты сегодня сама не своя, – заметил Охаси. – Тебя, видимо, разбередили разговоры о погибшем муже?
– Да. Я… – Она сглотнула и прошептала: – Вчера ночью мне приснился Боб. Мы танцевали, и он пытался что-то сказать мне об этой задаче, только я его не слышала. Стоило ему заговорить, как музыка становилась громче и заглушала его слова.
В помещении повисла тишина. Через некоторое время Охаси проговорил:
– Бессознательный разум иногда находит странные способы сообщить нам правильные ответы. Возможно, нам следует повнимательнее рассмотреть идею с танцами.
– О Хико! Ты мне поможешь?
– Почту за честь, – сказал он.
* * *
В полутьме проекционной стояла тишина. Франсин откинулась на спинку стула и посмотрела на штатив, возле которого трудился Охаси. Он вышел, чтобы принести фильмы о восточных ритуальных танцах, которые только что привезли самолетом из Лос-Анджелеса. Его пальто все еще висело на спинке стула, в пепельнице на рабочем столе дымилась трубка. Вокруг двух стульев лежали кипы нескончаемых исследовательских материалов, просмотренных за четыре дня: тетради, коробки с кинопленкой, ящики с фотографиями, справочники.