В то самое окно, куда свалился Бруно.
– Какой высоты были мостки?
– Невысокие. Сантиметров восемьдесят. Внаклонку приходилось идти.
– Просто любопытно: зачем они вообще понадобились?
– Синьор Спиталери распорядился. Он хотел, чтобы прораб следил, не проявятся ли под весом грунта внутри какие-нибудь дефекты: ну, там, влага просочится и все такое.
– Прорабом был Дипаскуале?
– Ага.
– И он приезжал, следил?
– Ага. В конце первого дня. Но сказал, что все в порядке, можно продолжать.
– В последний день он тоже приезжал? – Это вмешался Фацио.
– Утром, при мне, не заезжал. Может быть, заехал после обеда – это вы у Миччике спросите.
– Вы так и не объяснили, почему ушли раньше.
– Мало работы оставалось. Заделать окно досками и пленкой, разобрать мостки, разровнять грунт.
– Вы не обратили внимания, в гостиной был сундук?
– Ага. Это хозяин, не помню уже имени, велел его вниз снести, мы и снесли – я и еще один парень, Змекка.
– Сундук был пустой?
– Пустее некуда.
– Ладно, спасибо, можете идти.
Далли Кардилло с трудом поверил своему счастью.
– Всем до свидания! – И был таков.
– Знаешь, почему Спиталери его не предупредил и не подготовил? – спросил Монтальбано.
– Нет.
– Наш подрядчик не дурак. Он знает: Далли Кардилло не в курсе, что найдено тело. И поэтому решил, что лучше, если ему нечего будет скрывать.
Гаспаре Миччике оказался рыжим мужичком лет сорока и ростом метр с кепкой. Руки длиннющие, а ноги кривые, сущая обезьяна. Видел бы его Дарвин – обнял бы и расцеловал. По крытым мосткам Миччике, небось, ходил почти не пригибаясь. Он тоже слегка нервничал.
– Я из-за вас пол рабочего дня потеряю!
– Синьор Миччике, вы догадываетесь, почему мы вас вызвали?
– Не догадываюсь, а знаю: со мной только что Спиталери говорил. Из-за этой лабуды с самовольным строительством.
– А больше он ничего вам не сказал?
– А что, есть что-то еще?
– Послушайте, двенадцатого октября, в последний день, во сколько вы закончили?
– Это был не последний день, я еще на следующий день вернулся.
– Зачем?
– Доделать то, что накануне не доделал.
– А поточнее?
– Двенадцатого после обеда я только взялся за работу, и тут приходит Дипаскуале и говорит не разбирать мостки.
– Почему же?
– Сказал, лучше подождать еще денек и посмотреть, не будет ли протечек. И еще добавил, что после обеда хочет заехать хозяин и лично убедиться.
– А вы что?
– А что я? Уехал.
– Продолжайте.
– Вечером, где-то после девяти, позвонил Дипаскуале и сказал, что с утра можно все разбирать. Я поехал, заделал окно досками, затянул пленкой и разобрал мостки. Как только начал ровнять грунт, подъехали еще трое из бригады.
– Из какой бригады?
– Которая забор вокруг стройки убирает. Потом прошелся пару раз вокруг дома трамбовкой…
– Что за трамбовка? – спросил Фацио.
– Машина такая, с ней еще дороги строят.
– Каток?
– Типа того, только поменьше. Когда закончил, поехал домой.
– Вместе с катком?
– Нет, его ребята из бригады должны были на грузовике вывезти.
– Вы не помните, не случалось ли вам утром тринадцатого заходить на нижний этаж?
– Спиталери то же самое спросил. Нет, не заходил, нужды не было.
Если бы он вошел, то как минимум лужу крови в гостиной должен был бы заметить. Но, похоже, Миччике не врал.
– Вы видели там сундук?
– Да. Его туда велел поставить…
– Да-да, синьор Спечале. Вы его открывали?
– Сундук? Нет. Я и так знал, что он пустой. Чего его открывать?
Вместо ответа Монтальбано взял со стола листок, перевернул и протянул Миччике.
Тот взглянул на фотографию убитой девушки, прочел сообщение о пропаже и с явным недоумением вернул листок комиссару.
– А это тут при чем?
Ответил Фацио:
– Если бы вы открыли сундук утром тринадцатого, то увидели бы ее внутри. Зарезанную и упакованную.
Реакция Миччике была неожиданной. Он вскочил, весь побагровев: кулаки стиснуты, зубы оскалены – дикий зверь, да и только. Монтальбано даже испугался, что сейчас он вспрыгнет на стол.
– Вот гаденыш, сукин сын!
– Кто?
– Спиталери! Знал ведь и ничего мне не сказал! Уже по тону его мог бы догадаться, что он решил меня подставить!
– Сядьте и успокойтесь. Зачем, по-вашему, Спиталери вас подставлять?
– Чтобы вы решили, что это я девчонку убил! Когда я уехал, в Пиццо Дипаскуале остался! И про все эти дела я ни сном ни духом!
– Вы когда-нибудь видели эту девушку поблизости от стройки?
– Никогда!
– Когда двенадцатого после обеда вы закончили работать, не помните, что вы делали?
– Откуда я помню? Шесть лет прошло!
– Уж постарайтесь, синьор Миччике, – сказал Фацио. – Это в ваших же интересах.
Миччике снова рассвирепел. Прежде чем Фацио успел его остановить, он вскочил, разбежался и со всего маху грохнул головой в закрытую дверь кабинета.
Пока Фацио силком усаживал его на место, дверь распахнулась и на пороге возник слегка обалдевший Катарелла:
– Синьор комиссар, что ли, вы меня звали?
10
Чтобы утихомирить разбушевавшегося зверя, пришлось Фацио с Монтальбано наперебой заговаривать ему зубы, улещивать и щелкать наручниками.
Наконец Миччике, который уже минут пять сидел смирно, обхватив голову руками, в отчаянной попытке вспомнить, принялся бормотать:
– Погодите… погодите…
– Не иначе от удара в голове прояснилось, – прошептал комиссар.
– Погодите… кажись, в этот самый день… Да… Да…
Он опять вскочил, но Монтальбано с Фацио были уже наготове и быстренько его скрутили. Можно сказать, уже наловчились.
– Но я просто жене хотел позвонить!
– Ну тогда ладно… – разрешил комиссар.
Фацио протянул ему аппарат с выходом на городскую линию. Миччике набрал номер, но второпях ошибся и попал в колбасную лавку. Набрал снова и опять ошибся.