– А комиссар Лоцупоне на это ведется.
– Думаешь? Ты знаком с Лоцупоне?
– Лично нет. Но вообще хорошо знаю.
– Я его давно знаю. Он не…
Раздался звонок.
– Синьор комиссар? На проводе прикурор Домазева, желает говорить с вами лично персонально.
– Соедини.
– Монтальбано? Томмазео.
– Томмазео? Монтальбано.
Прокурор несколько смешался:
– Что я хотел сказать… ах да… посмотрел я фото на карточке. Какая красотка!
– Вот именно.
– Изнасиловали и зарезали!
– Это вам доктор Паскуано сказал, что ее изнасиловали?
– Нет, сказал только, что зарезали. Но я прямо чувствую, что ее изнасиловали. Можно сказать, уверен.
Можно было не сомневаться, что мозг прокурора работает на всю катушку, воспроизводя сцену насилия в наимельчайших подробностях! И тут на Монтальбано снизошло озарение, как им с Фацио отвертеться от обязанности ехать к близким покойной с печальным известием.
– А знаете, синьор Томмазео, у этой девушки есть сестра-близняшка – по крайней мере, мне так сказали, – и даже гораздо красивее покойной.
– Как, еще красивее?
– Говорят, да.
– И значит, сейчас этой близняшке должно быть двадцать два.
– Выходит, так.
Фацио вытаращился на комиссара. Куда это его понесло?
В трубке повисло молчание. Не иначе как прокурор, вылупившись на фотографию, так и облизывался, предвкушая знакомство с сестрой-близняшкой.
Потом заговорил:
– Знаете что, Монтальбано? Лучше, пожалуй, мне самому известить ее близких… учитывая юный возраст жертвы… убита с особой жестокостью…
– Вы совершенно правы. Вы человек в высшей степени чуткий! Значит, вы сами известите ее семью?
– Да. Мне кажется, так будет лучше.
Они попрощались, Монтальбаноw положил трубку.
Фацио, который уже понял затею комиссара, покатился со смеху:
– Этому только скажи про женщину…
– Да бог с ним. Пусть себе мчится к Морреале, на встречу с несуществующей близняшкой. О чем я говорил?
– Вы говорили про комиссара Лоцупоне.
– Ах да. Это человек неглупый, опытный и умеющий вертеться.
– И что это значит?
– А значит, что, скорее всего, Лоцупоне подумал то же самое, что и мы, – что ограждение установили задним числом, но посмотрел на это сквозь пальцы.
– Почему?
– Возможно, ему посоветовали поверить Дипаскуале и Спиталери на слово. Но навряд ли мы узнаем, кто именно в квестуре или во дворце так называемого правосудия дал подобный совет.
– Ну, догадаться, по крайней мере, можно, – возразил Фацио.
– Каким же образом?
– Вот вы сказали, комиссар, что хорошо знаете Лоцупоне. А вы знали, что он женат?
– Нет.
– На дочери синьора Латтеса.
– А.
Ничего себе новость.
Синьор Латтес, заведующий канцелярией начальника управления, за свою слащавость прозванный Латте с Медом, – церковная крыса, которая словечка не ввернет, не смазав его прежде вазелином, и за все, к месту и не к месту, благодарит Мадонну!
– Знаешь, кто из политиков стоит за зятем Спиталери?
– За мэром-то? Мэр Алессандро входит в ту же партию, что и глава региона, и в ней же, кстати, состоит синьор Латтес, который на выборах всегда голосует за депутата Катапано, только и всего.
Джерардо Катапано был человеком, способным держать в узде как семью Куффаро, так и семью Синагра – два главных мафиозных клана Вигаты.
Монтальбано совсем было пал духом. Неужели ничто никогда не меняется? Куда ни кинь, всюду родня, с которой лучше не связываться; мафия стакнулась с политикой, предприниматели с мафией, политики с банками, банки с ростовщиками и отмывателями денег…
Что за непристойный канкан! Что за непролазная грязь из коррупции, мошенничества, уголовщины, подлости и афер!
Он представил себе такой диалог.
– Ты, главное, не лезь на рожон, потому что «икс», ставленник депутата «игрек» и при этом зять такого-то, который ходит под мафиозо «зет» и в отличных отношениях с депутатом H.
– А депутат H. разве не из оппозиции?
– Да, но это одно и то же.
Как там говорил старина Данте?
Италия – раба, приют скорбей,
Корабль без кормщика средь бури дикой,
Разврата дом, не матерь областей!
[1]
Италия по-прежнему раба, которая служит как минимум двум господам: Америке и церкви, а штормит ее теперь каждый божий день – отчасти по вине кормщика, о котором слова доброго не скажешь. Конечно, число областей, коим Италия была матерью, перевалило уже за сотню, но зато разврат и бардак тоже разросся в геометрической прогрессии.
– Так вот, шестеро рабочих… – продолжал Фацио.
– Постой. Сегодня вечером ты занят?
– Да нет.
– Съездишь со мной в Монтелузу?
– Зачем?
– Побеседуем со сторожем, с Филиберто. Где у них стройка, я знаю: Дипаскуале объяснил.
– У меня такое впечатление, что вы этого Спиталери так или иначе хотите прищучить.
– Угадал.
– Конечно, съезжу!
– Ну так расскажешь ты про этих рабочих, наконец?
Фацио зыркнул на него обиженно.
– Комиссар, я уже час как пытаюсь.
Он развернул листок.
– Итак, список рабочих: Далли Кардилло Антонио, Змекка Эрмете, Бутера Иньяцио, Пассалаква Антонио, Фьорилло Стефано, Миччике Гаспаре. Далли Кардилло и Миччике – это те, что остались работать до последнего, закапывали нижний этаж.
– Если я тебя спрошу, ты мне ответишь честно?
– Попробую.
– Ты собрал полные анкетные данные на каждого из шестерых?
Фацио порозовел. «Страсть к персональным данным», как называл ее комиссар, была сильнее его.
– Это да, комиссар. Но не зачитал же.
– Не зачитал, потому что духу не хватило. Ты навел справки, работают ли они сейчас и где?
– Разумеется. Они сейчас работают на четырех стройках у Спиталери.
– Четырех?
– Да. И через пять дней еще пятая откроется. С такой-то протекцией, что от политиков, что от мафии, еще б ему без работы сидеть! К тому же Спиталери мне сказал, что предпочитает иметь дело с одними и теми же рабочими.