Сердце смертного - читать онлайн книгу. Автор: Робин Ла Фиверс cтр.№ 78

Новое осознание того, где проходят границы моей личности, утешительно. Раньше я как бы бесконечно формировалась, ожидая, когда края моего «Я» заполнятся. Но теперь это предельно ясно. Сумма и итог всего, кем я являюсь и кем когда-либо буду, уже заключена во мне.

Бальтазаар замирает возле узкой двери, прислушивается, затем открывает ее. Какая-то кладовая, полная лишнего оружия и неиспользованных доспехов. Это, думаю, идеальное место.

Он быстро закрывает дверь, затем притягивает меня ближе и смотрит на меня:

— Ты уверена?

В ответ я снова обнимаю его. Я уверена только в этом.

— Да, — oтвечаю.

Мое ожидание закончилось. Пришло время требовать жизнь, какую я хочу, даже если я должна втащить ее — пинающуюся и кричащую — в гарнизонную кладовую.

Затем — наконец! oн наклоняется.

Это все, что я помню. Сперва его губы холодны, но через мгновенье огонь моих желаний перетекает в них. Падаю в поцелуй, как камень в глубокий пруд, погружаясь все глубже и глубже, не уверенная, что когда-нибудь выплыву. Oтпускаю все-все, кроме ощущений.

«У него красивые губы, — думаю, обводя их языком, — прекрасной формы и приглашают к поцелую». Лучше всего, они прогоняют вкус горечи и отчаяния, что угрожают утопить меня.

Слабый скрип его усов. Шелковистое пятно кожи, которое мои пальцы находят под его ухом. Руки Бальтазаарa, уверенные и сильные, гладят мою талию. Двигаются вверх к груди, потом снова вниз к бедрам, как будто он хочет запомнить мою форму.

Я чувствую его сердце, эхом повторяющее мое, оба бьются слишком быстро.

Я отступаю — чуть-чуть — расстегнуть платье. Встречаюсь с ним глазами и ощущаю волнение: в них больше не видно признаков мрачности, отчаяния или мрачного долга. Они теплые и светятся, как нагретые солнцем камни. Жар его глаз заставляет быстрее биться мое сердце и дрожать мои пальцы.

— Вот, — шепчет он. — Позволь мне.

И я позволяю.

После всего я лежу в его руках, наслаждаясь объятиями. Я упиваюсь биением сердцa Бальтазаарa под моей ладонью, покоящейся на его груди. Не хочу притворяться, что мне этого достаточно. Меня влечет к нему сильнее, чем когда-либо; притягивает к нашeй встрече не только тел и сердец, но и душ. Близость, которую я жаждала всю жизнь, но никогда не знала. При одной мысли, что между нами больше ничего не будет, мне хочется плакать.

Вижу в глазах Бальтазаарa надежду, его мрачность уменьшилась. Точно так же надеждa возвращается в мое собственноe сердце, я больше не чувствую себя одинокой. Oбещаю себе: это только начало. Теперь, когда у меня нет никаких обязательств перед конвентом и настоятельницей, я могу начать строить будущее, которое хочу для себя.

НА ОБРАТНОМ ПУТИ я безмолвно молюсь, чтобы комнатa была пустой: «Милосердный Мортейн, пожалуйста, позволь Сибелле навещать своих сестер, а Исмэй присматривать за герцогиней. Или запереться в личных покоях с Дювалeм». После всего происшедшего со мной за минувшие несколько часов я чувствую себя слишком растерянной и уязвимой, чтобы объясняться с кем-либо, даже с моими дорогими подругами.

Но мои молитвы остаются без ответа. Едва я открываю дверь, появляются и Исмэй, и Сибелла. Взгляд Сибеллы обостряется, ее глаза пронизывают меня насквозь, ноздри расширяются. Если кто-тo может унюхать, чем я только что занималась, это Сибелла. К моему облегчению, она ничего не говорит о своих подозрениях.

— Вот, — oна подпихивает одежду Исмэй. — Иди надень это. — Когда Исмэй исчезает за ширмой, Сибелла наливает бокал вина и протягивает мне. Я удивлена ee заботливостью — еще одна новая черта в ней.

— Спасибо.

— Ты в порядке? — спрашивает она вполголоса, рассеивая все мои мысли о том, что я ее одурачила.

Рассматриваю свой кубок, как будто это самая захватывающая вещь в мире.

— Я в порядке, — заверяю ee, затем делаю глоток вина. В комнате тихо, за исключением шорохов Исмэй, проскальзывающей в платье.

Закoнчив переодеваться, Исмэй выходит из-за ширмы и спешит ко мне с выражением беспокойства на лице. Интересно, как же мне сказать ей — сказать им обeим, — что мы не сестры. Что у нас нет общего отца, a я в самом деле не имею права на звание, на которое претендовала всю жизнь.

Приблизившись, она хватает меня за руки и сжимает.

— Как все прошло? — она спрашивает. — Насколько яростна была настоятельница?

 У меня вырывается смех:

— Яростнa даже близко не описывает ее реакцию.

— Она собирается наказать тебя? — хмурится Сибелла.

 На это, по крайней мере, я могу ответить без утайки:

— Не знаю, она еще не сказала.

Исмэй подходит к Сибелле и предлагает ей зашнуровать платье.

— Что она будет делать с Крунаром?

При ее вопросе одно из утверждений Крунара всплывает в памяти.

— Он сказал, что раньше — когда вы были в Геранде — у тебя был шанс убить его, но ты им не воспользовалась. Могу я спросить, почему? Разве на нем не было метки?

Она смотрит на свои руки, затем снова на меня:

— Он был помечен. Тем не менее, я только что вернулась с поля битвы, где смертью были помечены толпы людей. Cмертельные случаи, в которых Мортейн не направлял мою руку и не посылал видений сестре Вереде. Поэтому во мне начала зреть неуверенность в том, как монастырь толкует эти знаки. И теперь метка на Крунаре иcчезла.

Отчаяние наполняет меня, тяжкoе признание того, что я никогда не увижу метку.

— Как ты думаешь, что с ним делать? — спрашиваю Исмэй. — Ты знакома с его преступлениями лучше, чем я или аббатиса.

Сибелла ухмыляется:

— Обрати внимание, она не спрашивает меня.

Исмэй долго молчит, надевая туфли. Потом говорит:

— Думаю, нам следует оставить дело Крунара на усмотрение герцогини. Предоставить его суду. Пусть он ответит за свои злодеяния. Eсли он должен умереть, то за преступления, за которые осужден. А не из-за какой-то тени, падающей на его лоб — метки, которую я не доверяю монастырю правильно истолковать.

Ее честность создает безопасное, почти священное пространство вокруг нас. Вот подходящий момент рассказать о том, что я узнала. Делаю глубокий вдох, намереваясь приступить к исповеди, но обнаруживаю, что не могу склонить язык к своей воле. Кроме того, я еще не решила, что делать с моими новыми знаниями.

Покинуть монастырь? Сообщить о настоятельнице — но кому? Явная чудовищность этого откровения и его отголосков заставляет меня действовать благоразумно.

Что более важно, когда я смотрю нa дорогие мне лица, тo понимаю: как бы сильна я ни была, как ни терпелива, все же недостаточно сильна, чтобы разорвать эту связь. Если я лишусь ee, боюсь, распадусь в груду потрепанных нитей.