Терапевт - читать онлайн книгу. Автор: Хелене Флод cтр.№ 23

— На Нурефьелль?

— Да. Поэтому я и заявила в полицию, что он пропал.

Гюндерсен впервые взглядывает на ассистентку. Та кивает, но ничего не говорит.

— Я заявила, — говорю я громче, — потому что Сигурд позвонил мне и сказал, что находится на Нурефьелле вместе с приятелями, и потому что эти же самые приятели позвонили мне вечером и сказали, что он туда не приезжал.

— Вот как, — говорит Гюндерсен и, протянув к ассистентке длинную худую руку, говорит: — Дай листок.

Она протягивает ему бумагу, он выуживает из нагрудного кармана ручку с рекламным текстом и записывает что-то на листке, пристроив его на колено. Фредли строчит еще быстрее, будто нагоняй получила.

— Значит, Сигурд позвонил и сказал, что он на даче на Нурефьелле? Это во сколько было?

— Чуть позже половины десятого, — говорю я и тут соображаю, что они наверняка попросят прослушать сообщение. — Он сказал, что уже на месте и что ему пора идти, потому что Ян-Эрик шустрит с поленьями. Ян-Эрик — это его друг, он там тоже должен был быть.

— Один из приятелей?

— Да.

— О’кей, — говорит Гюндерсен. — А что-нибудь еще Сигурд сказал?

— Нет. Просто сказал, что он на месте.

— А вы ему перезвонили?

— Нет. В смысле да, но не сразу. Я позвонила, когда ушел последний пациент.

— Ладно. А после обеда у вас были еще пациенты?

— Да, один. В два часа.

— И его фамилию вы тоже не назовете?

— Нет. Не потому что не хочу… — начинаю я, но он отмахивается каким-то небрежным движением. Или самоуверенным? Его не интересует мое мнение, он знает то, что ему необходимо знать… Или нет, думаю я, не так. Скорее, он убежден, что в любом случае узнает все, что ему нужно. Да, Гюндерсена моим «нет» не остановишь. Только теперь у меня забрезжила мысль, что он совсем не обязательно на моей стороне. Он на стороне Сигурда — это само собой, но до этого момента я думала, что это одно и то же, что мы с Сигурдом на одной стороне, что дело Сигурда — это мое дело…

— Это оставляет вам три часа между вторым и третьим пациентом, — размышляет Гюндерсен. — Даже больше — три часа десять минут. Что вы делали в это время, кроме того, что пообедали?

— Заполняла медкарту, — отвечаю я, — и готовилась к следующему приему.

— Сколько времени ушло на записи?

— Ну не знаю… минут десять.

— О’кей. И полчаса, максимум час на обед. Что, два часа на подготовку?

Плечи сводит от ощущения, что меня прижали к стенке. Я смотрю на ведущую записи ассистентку, она смотрит на меня, продолжая писать; затем смотрю на сидящего закинув ногу на ногу Гюндерсена, не отрывающего от меня взгляда серых глаз.

— Нет, — говорю, — в том смысле, что я и другими вещами занималась. Ничего важного. Сходила в туалет, выпила чашечку кофе, прибралась немного, проверила электронную почту…

— А вы в туалет ходите и пьете кофе здесь, наверху?

— Нет, сюда вода не проведена. В доме.

Он кивает, ассистентка пишет. В окно мне видно, как во двор сворачивает и тормозит на травке серая «Хонда». Из нее выходит Анника в костюме, под мышкой папка с бумагами. Выходя, она застывает на затоптанном газоне в своих изящных высоких сапожках, глядя на полицейские машины; потом смотрит на дом. Отсюда черты ее лица не разглядеть, но она явно изумлена: рот приоткрылся буквой «O»; голова дернулась, когда она вернулась взглядом к машинам полиции.

Гюндерсен видит ее появление, но никак не комментирует.

— Когда ушел третий пациент? — задает он вопрос.

— Без десяти три, — говорю я, ощущая в себе привычную неприязнь к Трюгве. — Хотя нет, постойте, раньше. Я, кажется, не дольше двадцати минут с ним занималась.

— Значит, двадцать минут третьего?

— Да. Вроде того.

Анника по газону идет к дому странной утиной походкой стаккато; видимо, при каждом шаге каблуки ее сапожек погружаются во влажную землю, а она изо всех сил старается идти стремительно и решительно. Не была бы я такой оцепенелой, посмеялась бы над этим.

— Значит, к половине третьего вы закончили работать, — резюмирует Гюндерсен.

— Да. Нет, я еще заполняла карту. Получается, позже половины третьего.

— Хорошо. А потом?

— Вернулась в дом. Съела бутерброд. Попробовала позвонить Сигурду.

— И когда вы ему звонили, что вы слышали?

— Телефон звонил, но он его не брал. Звонок перенаправлялся на ответчик.

— Вы не оставили ему голосовое сообщение?

— Нет, не стала. Я вообще редко оставляю сообщения. Всегда думала: вот он увидит, что я звонила, и перезвонит…

— Дальше?

— Не знаю. Газету почитала. Посмотрела телевизор. Прибралась немного; кажется, запустила стиральную машину… Почитала газеты онлайн, зашла в «Фейсбук» — такие вещи… Записалась на шесть часов на велотренажер… Ну, не знаю.

— О’кей. Потом что вы делали?

— Ну вот, занималась на тренажере. С шести часов, на Уллеволе.

— Значит, в ту пятницу вы покидали дом только единожды, ради тренировки? Это в какое время?

— Минут в десять шестого, примерно. Потом метро… значит, что-то около половины я была там.

— Получается, с надежностью установить ваше местонахождение в тот день можно только на время этой поездки, если не считать прием пациентов, имена которых вы не хотите раскрывать? Полагаю, вы помните, как добирались до спортцентра?

— Да.

— На станции «Холстейн» установлены видеокамеры, — произносит ассистентка.

Она впервые включается в разговор. Я не ожидала, что у нее окажется такой мелодичный грудной голос с северным выговором.

— О’кей, — говорит Гюндерсен. — Вы крутите педали, потеете… сколько времени? С часок? А потом…

— Потом домой.

— А в душ?

— Нет. То есть да, но уже дома. И вот когда еду домой на метро, звонит Ян-Эрик.

— Так, и что Ян-Эрик имеет сказать?

— Он говорит — ну, я же уже рассказывала, — что Сигурд на дачу не приехал.

— Этими словами? Что Сигурд на дачу не приехал?

— Да нет, нет, конечно нет. В смысле это он меня спрашивает, не знаю ли я, где Сигурд. Они его ждали.

— Это кто — они?

— Ян-Эрик и еще один друг, Томас.

— Ладно. Вот они, значит, ждут Сигурда на даче на Нурефьелле…

— Да. Он сказал им, что подъедет днем, часам к пяти. А мне сказал, что им надо выехать из Осло до семи утра.

Гюндерсен опять что-то пишет. Потом поднимает руку и проводит ею по лицу сверху вниз, по щеке и усам. Интересно, у всех усатых такая привычка?