В итоге так толком и не прочитанный донос отправился в папку с не важным, а я потянулась за следующим листком.
От страданий над очередным шедевром человеческой мысли меня отвлек шум за дверью — кто-то спешил по коридору, быстро перебирая ногами и с каждым шагом остервенело вбивая каблучки в пол.
Гневный перестук меня не особо обеспокоил, потому что тогда еще я не знала, что обладательница этих звонких каблучков пришла по моему душу.
Вернее, она пришла по душу сержанта, ответственного за ее район — то есть, ей нужен был Виэстен, но так как в кабинете оказалась только я, то все негодование полнокровной, немолодой и очень громкой женщины досталось мне.
— Как это понимать? — вопросила она с порога, рывком распахнув дверь.
— Что? — поинтересовалась я беспомощно.
— Сколько жалоб я отправляла, сколько раз приходила и требовала изгнать из города эту ведьму, но меня игнорировали. Меня не слушали! — она ввалилась в кабинет и мгновенно заполнила собой все помещение. Ярче румянца на щеках женщины было только ее платье. — И что же в итоге?
Она страдала одышкой и только благодаря этому я сумела задать вопрос:
— У вас что-то случилось?
— Эта дрянь свела в могилу моего сыночку!
И я сразу подумала о Вилоре. Мимолетно удивилась, что она так быстро успела найти себе новую жертву, вяло поразилась тому, что на этот раз это был не богатый и влиятельный аристократ и…
Оказалась не права в своих подозрениях.
Женщина, так и не потрудившаяся представиться, поведала мне душещипательную историю о том, как одним недобрым вечером ее кровиночка вернувшись домой и обнаружив, что маменьки на месте нет, а ключи он забыл, грустил под дверью, пока расчетливая гадина не подобрала его.
— Чаем она его, понимаешь, поила. Знаю я те чаи! Убивица она. И мать ее ведьмой была и эта такая же. Бесова родня.
— Ведьмы равноправные члены общества уже больше ста лет. — терпеливо напомнила я. — Уже давно доказано, что души их при рождении никто не отнимает.
О том, что даже инквизиция смирилась с ведьмами и запретила их сожжения…без особой необходимости, я упомянуть не успела.
— Так и что мне с тех законов, когда мой сыночек в земле! — взревела женщина.
Заподозрила я в ней староверку еще при упоминании бесов, но теперь была в этом уверена. Только староверы своих мертвых хоронили.
Староверы и дети лесов.
Правда последние их перед этим сжигали и проращивали в прахе деревья. Но, по сути, тоже отдавали своих умерших земле.
— Простите, а как умер ваш сын? — спросила я, ища взглядом чистый лист бумаги. План мой был прост — все записать и отдать Виэстену. И пусть уже этим занимается он, его участок — его ответственность.
Но так ничего и не записала.
— На работе упал в открытый люк и сломал шею. — мрачно созналась женщина. — Точно эта падлюга расстаралась.
— Но вы же про чай говорили…
— Так через две недели после того, как сыночек у этой бесовки в гостях насиделся, он и помер!
Слов не было. Вообще. К сложившейся ситуации как раз подошло бы пару крепких ругательств, но я еще не успела выучить ни одного, а потому молчала.
Но несомненно, если бы это безумие продолжилось, я нашла бы в своем арсенале парочку подходящих случаю выражений, уж постаралась бы. Да не пришлось. Дверь открылась, являя нашему взгляду измотанного, грязного и злого сержанта Шустера.
Он был не в форме стражника, а в каком-то странном наряде из меха, кожи и грубой, черной ткани — вероятно, это и был традиционный охотничий костюм снежных троллей. Когда-то он даже выглядел представительно. До того как кожаные нашивки на куртке разъело кровью какой-то опасной твари, а некогда белый, густой и длинный мех зиял проплешинами, там же, где он все еще имелся — побурел и слипся от крови уже другой менее опасной твари.
Под мышкой сержант держал тканевый сверток с моей благодарностью. Я почему-то была уверена, что это она и есть — благодарность снежных троллей. Печень или язык… Язык или печень?
— Зот меня не спрашивал? — спросил Виэстен с порога, проигнорировав предобморочное бульканье визитерши. Она успела разглядеть стражника во всех подробностях, отметить как много на нем крови и сильно впечатлитться.
— Н-нет, кажется. — тихо ответила я.
— Хорошо.
Сержант подошел к моему столу, казалось, совсем не замечая какой эффект его появление произвело на сидящую напротив меня женщину.
Для того, чтобы она могла сесть мне лично пришлось обворовать рабочее место Виэстена. Я просто решила, что раз женщина живет на территории его участка, то и стулом должен делиться он.
Сверток упал на мой стол, прямо на чистый лист, который я совсем недавно планировала заполнить жалобами дамы, что сейчас с таким ужасом взирала на сержанта
— Это тебе, — сказал он возвышаясь над столом, а главное — над жалобщицей, что уже жалела о своем визите.
— Ссспасибо.
На этом Виэстен останавливаться не собирался.
— Ты посмотри, какая печень. Я сутки по горам ползал, искал для тебя самого большого падальщика.
Он жаждал восторга, но рисковал получить обморок. Не мой. Я оказалась на удивление стойкой, хотя сама от себя не ожидала…
Когда дама тихонечко всхлипнула, сержант наконец соизволил ее заметить, мазнул недобрым взглядом и мрачно спросил:
— Опять пришла жаловаться?
— Пришла жаловаться, — ответила я за нее. — А часто приходит?
— Каждый месяц. — признался Виэстен. — Сначала жалобу напишет, а через неделю сама приходит. Результаты расследования, видите ли ее не устраивают.
— А какого расследования?
— Да глупости одни. — отмахнулся он, тут же забыв о женщине, и настойчиво спросил. — Так ты на гостинец смотреть будешь?
Отказаться я не смогла. Послушно потянула за пропитавшийся кровью, а потом так и засохший край ткани и медленно, превозмогая сопротивление получившегося кокона, добралась до его содержимого.
Дама сбежала раньше и любоваться огромным, отвратительно-сизым куском… чего-то вынуждена была только я. Сержант на свой трофей не смотрел, он смотрел на меня, проверяя мою реакцию на подарок
Я никогда не видела настоящую печень, будь то печень животного или человека, но была уверена, что она не должна быть такой большой и…почти синей.
— Очень, кхм, необычно.
— Сильный был самец. — гордо сообщил Виэстен, почесывая грязную щеку.
— Спасибо. Но я не могу это принять.
Сержант нахмурился.
— Это моя благодарность.
— Я не сделала ничего особенного… ничего такого, что заслуживало настолько… большой благодарности. — осторожно подбирая слова, медленно проговорила я