Из почтительно расступившейся толпы в середину действа шагнул высокий худой человек с длинной ухоженной бородой. Простая белая рубаха переходила в широкие, белые же штаны. Березин успел заметить на его чёрном поясе нашитую двойную свастику, символы полного поля, солнца и другие, значения которых профессор не знал. Жилистой, но крепкой рукой человек опирался на высокий резной посох с усатой головой на верхушке.
– Положите мечи в ножи, рось, – спокойно сказал новоприбывший, – сей есть мой ученик.
Березин обомлел. Рыжебородый великан со свистом прокрутил меч в руке, но убирать его не собирался.
– Не встревал бы ты, волхв, – прогудел он на вполне сносном раннем древнерусском, – князь вас нынче не сильно жалует. Аще
[13] будешь оборотней защищать, и тебя положим. Весь народ видел, что тут галка сидела, да пёс мой на неё взбеленился. И хвать! – на месте галки человек объявился. Это дело князевой дружины – от нечисти людей защищать. А ты иди подобру-поздорову, поганый.
– Дело ваше, варягов – князя защищать, – без признаков волнения ответил волхв, – а что нечисть есть, а что добро – не тебе решать. В глазах у тебя помутилось на ярком солнце, Олаф Ингваревич, вот и привиделось. Аще сомневаешься, спросишь у князя. Ибо на вече я со своим учеником сегодня же буду.
Старик шагнул ближе к Олафу, заставив его соратников невольно расступиться, и пристально посмотрел тому в глаза. Здоровенный скандинав высился над волхвом как гора, и Березин бессознательно задержал дыхание и принялся считать долгие секунды. На счёте «три» взгляд дружинника изменился, подёрнулся мутью, на счёте «шесть» он медленно убрал меч в кожаные ножны, на «десять» тяжело развернулся и, отдав короткую команду на скандинавском, зашагал прочь. На лицах других дружинников мелькнуло некое подобие удивления, но прекословить начальнику они не посмели. Всадив мечи в ножны, они без строя последовали за Олафом.
Высокий старик тем временем наклонился над собакой. Пёс лёг на землю, немедленно прекратив рычание, и только моргал, пару раз проведя розовым языком по носу и длинной волчьей морде. Волхв распутал узел на его шее и проговорил тихонько:
– Догоняй хозяина, Гуннар…
Мелькнув задранным хвостом, пёс исчез в расходящейся толпе.
Только после этого старик обратил внимание на Березина:
– Пойдём, время не терпит…
– Не знаю, как благодарить, – начал Березин шагая рядом со стариком, но тот поднял свободную руку:
– Не благодари. Молодец, что пришёл, хоть и припозднился.
Не будучи уверен, с чего начать, Березин поинтересовался, неловко строя предложения:
– Ты, уважаемый, знаешь ли давно этого Олафа Игоревича?
Старик прищурился с хитрецой, как будто от яркого солнца:
– Его знаю и тебя знаю, Всеслав Ингваревич. И ты меня знаешь, – и он испытующе поглядел профессору в глаза.
– Я даже имени твоего не ведаю, уважаемый, – начал было Березин, но под недоверчивым взглядом серых глаз осёкся. Что-то перевернулось у него голове, в ушах щёлкнуло, и профессор в то же мгновение почему-то преисполнился убеждения, что старика тоже зовут Всеслав.
– Всеслав Ярославич?.. – тихо, почти шёпотом задал он полувопрос.
– Вот это дело, – довольно кивнул старик, – из птицы в человека даже молодому волхву развернуться не мудрено, а вот тайну имени узнать охраняемую – не каждый сможет. Но ты меня на людях зови Ярилой. Гневаться мне привычно было по молодости, оттого и прозвище.
Оба вышли с торговой площади и зашагали по широкой улице, полной людей и телег. Впереди них двигалась полупустая повозка с двумя людьми в восточных одеждах из блестящего шёлка. По бокам её, бряцая саблями-палашами, ехали невысокого роста конные воины в мягких колпаках и длинных стёганых одеждах, очевидно, кочевники, служащие наёмной охраной торговцам.
Березин тем временем попытался переварить с ним происшедшее, потерпел неудачу и задал следующий вопрос:
– Куда мы направляемся, Ярила?
– К князю, – не выказывая какого бы то ни было волнения, ответил старик, – на вече. Ты и сам слышал. Думал, обман то был? Волхву лгать не полагается. Ты о том пока не думай. Лучше поведай, что с тобой случилось перед тем, как ты здесь очутился. Вижу, неспроста ты позже пришёл, чем я ждал.
Березин только приступил к рассказу, когда волна беспокойства прокатилась по людскому потоку улицы.
– Скачут!.. Вестники едут!.. – послышались голоса. Конные и пешие расступались, давая дорогу.
Наконец появились всадники. Взмыленные истощённые лошади двигались мелкой рысью, затем перешли на шаг. Ведший отряд воин был без шлема, пластины брони на его повисшей плетью левой руке потемнели от крови. Остальные проезжающие были не в лучшем состоянии. У шедшей последней лошади в боку торчало обломанное древко стрелы. Её хриплое дыхание становилось всё более неровным, пока она приближалась к повозке перед Березиным и Ярилой. Ещё через два шага её ноги заплелись, и она рухнула замертво. Всадник успел вовремя убрать ногу и теперь, бросив лошадь, шатаясь, двинулся за товарищами пешком. Он перекинулся несколькими словами с горожанами, и говор пронёсся по толпе.
– Наших-то разбили окаянные!.. – запричитал женский голос.
– Печенеги!.. – ответил другой голос на вопрос шедшего рядом. – Крепость Васильеву сожгли и засаду
[14] перебили прежде, чем войско из-за Змеиного Вала подошло.
Двое в шёлковых халатах на возу сначала прислушивались, затем заговорили что-то быстро на арабском.
– Чего радуетесь, арапы? – проворчал на них коренастый горожанин, ведший на поводу, вероятно, только что купленного коня.
Арабский торговец посмотрел на его коня, затем на его расшитую рубашку и сказал, шепелявя:
– Раньше перед вами весь Каспий трепетал, а теперь вас печенеги бьют. А всё то, что християнство вашим воинам мечи затупило. Муслимане такого не позволяют над собою творить. Наша вера – вера для воинов!
– Вот я те сей час повоюю, бусурманин! – грозно заявил коренастый, поддерживаемый выкриками из толпы, но кочевник-охранник двинул на него свою лошадь, и тот поутих. Всё же арабы предпочли подхлестнуть лошадей и укатили, сопровождаемые наёмниками.
Людской поток двинулся дальше. Березин продолжил своё повествование, стараясь по возможности не упускать важных деталей. Ярила слушал, не проронив ни слова до самого конца, и на лице его невозможно было ничего уловить. Березину только показалось, что тот начинал слушать особо внимательно, когда Березин упоминал о женщине на джипе.
Некоторое время они шли в полном молчании, и профессор использовал передышку, чтобы прислушаться к разговорам прохожих и положить в копилку памяти как можно больше примечательных оборотов и особенностей произношения слов.