Профессор был на седьмом небе. Вслушиваясь в непривычные звуки, он каким-то шестым чувством начинал улавливать едва различимые древние корни. Сама песня была такой древней, что любой увлечённый своим делом лингвист отдал бы полжизни за то, чтобы её услышать. Это было приветствие миру и хвала каждой из его частей – лесу, озеру, огню, солнцу и человеку. Песня была исполнена благодарности и светлой радости от того, что Вселенная существует и что человек обладает правом быть её частью.
Поющие стали браться за руки, кружиться по двое или небольшими группами. Песня звучала всё громче и отчётливее. И Яриле уже не нужно было исполнять роль запевалы. Мелодия и ритм поддерживали себя сами.
Из поданной свахой матерчатой сумки, расшитой цветами, молодые достали тяжёлые серебрянные кольца. И, посмотрев друг другу в глаза, бросили их подальше в воду. За кольцами туда же отправились снятые ими с себя украшенные узорами пояса.
Под непрекращающееся пение сваха поднесла Яриле небольшое деревянное вёдрышко с водой, набранной из озера, и подала ему то, что Березин сначала принял за тяжёлую деревянную ложку. На поверку это оказался искусно вырезанный из дерева мужской половой орган. Ярила прошептал что-то, помешал этим орудием воду в вёдрышке и передал сосуд молодым, которые по очереди сделали глоток воды. Березин не был удивлён, понимая, что этот жест – обычное пожелание плодородия.
Происшедшее следом, однако, заставило его довольно резво отвернуться. Обряд был окончен, и, как оказалось, молодым надлежало немедленно вкусить прелести обладания друг другом.
В спустившихся сумерках песня затихла, и Березин обнаружил, что значительная часть людей уподобилась молодым, углубившись в лес. Люди постарше перешли выше по течению туда, где речушка впадала в озеро, и, разведя костёр, пили мёд. Оттуда звучали смех и пожелания счастья молодым.
– Пойдём, родич, – сказал Березину Ярила, – наше дело тут сделано.
Пройдя за высокий частокол, оба оказались в небольшом городке. Чистые рубленые домики с уютно горящими оконцами произвели на Березина приятное впечатление.
– Я не поблагодарил тебя за спасение от ястреба, Ярила, – сказал профессор, когда они свернули на боковую улицу.
– То не ястреб был, – наклонил голову Ярила.
– Значит, другой волхв? – по наитию предположил Березин.
– Колдун, – ответил Ярила. – Лиходеем прозван, хоть он сам себя Добрыней кличет. Владимиру Святославичу в доверие вошёл, говоря, что-де родственен по матери. И знаю я, немало бед случай сегодняшний нам предвещает… Сюда, – Ярила указал на ворота в покосившемся тыне.
Из-за него доносились приглушённые крики, звук разбивающейся посуды. Стук в ворота не принёс успеха. Ярила поглядел на Березина, затем налёг на створку. С некоторым волнением профессор проследовал за ним во двор. Движением руки Ярила заставил подскочившего было с рычанием пса улечься на землю и замолчать. Крики стали слышнее. Мужской голос злился, срываясь почти на собачий лай. В женском были слёзы. Березин словно кожей чувствовал боль, отчаяние. Он посмотрел на Ярилу, и тот хмуро кивнул.
Здесь хозяева услышали стук. В проёме открытой с пинка изнутри двери показалась косматая борода на лице, перекошённом злобой:
– Чего ходите по ночам, окаянные?! – захрипел мужчина на волхва.
– Ярилой меня звать, Мстислав Волкович, – поклонился хозяину старик.
– Не Мстислав я. Меня Василием звать во крещении! – оборвал его тот.
– Пусть так, – наклонил голову Ярила, – но путников хорошо принимать и грецкий бог велит. Пусти у огня посидеть, хозяин…
Василий подумал с минуту, держа гостей на пороге, затем мотнул нечёсаной головой, отошёл в сторону, отворяя дверь шире, чтобы дать пройти.
У стола валялись осколки глиняного горшка, содержимое растекалось по полу. Высокая женщина в белом платке стояла с другой стороны стола. Тонкими пальцами она вытирала слёзы с лица, старательно пытаясь не всхлипывать.
– Садитесь, – нелюбезно указал хозяин на лавку и, повернувшись к жене, разом перешёл на крик: – Пол убери, чего стоишь! Каши подай, я приказываю, – он стукнул кулаком по столу.
– Я, Василий Волкович, о сыне твоём поговорить пришёл, – начал Ярила своим обычным спокойным тоном.
– А я этого сучонка поганого сыном звать не хочу, – тут же закинулся Василий, – он без благословения моего жениться вздумал. На некрещёной! И сам креститься отказывается! Перечит – мне – отцу своему и прилежному рабу Божьему!
Женщина принялась осторожно расставлять деревянную посуду на стол.
– Мёду принеси пити, Марья! – рявкнул на неё Василий так, что она вздрогнула. – Что опять пинка да кулака захотела?
– А что ты так на жену сердишься, Василий Волкович? – спросил Ярила мягко.
Василий бросил на него спесивый взгляд:
– А что? Моя жена! По православному обычаю! Нарочно в Киев ездил, дабы всё как полагается устроить. Я – раб Божий, а жена – мужу раба. А жену по священным книгам учить надо. Жена – скве́рна есть! и соблазн плотский. А плоть усмирять нужно! Ибо иначе не войдёт жена в Царствие Небесное и меня за собой в геенну огненную утащит!
– Может, ты сердит оттого, что обидел тебя кто? – присмотрелся к Василию волхв.
Тот подумал недолго, затем наклонился через стол:
– А как тут не сердиться?! Когда вокруг одна погань некрещёная! Я с женой один в городище истинную веру принял, как князь повелел. Грамота у меня есть – из Киева. А мне уважения никто не кажет. А смеют, собаки такие, посмеиваться. А есть кто вообще мне стрелами Перуновыми грозит, мол, накажут меня древние боги. Тьфу! – погань… – Он растёр плевок ногой и посмотрел на Ярилу с неожиданным подозрением. – А ты сам кто будешь? Хоть ты – крещёный?
Холодок пробежал у Березина по спине. Он вдруг понял, что Василий его не видит. И не видел с самого начала. Также и жена его, поставив тарелки перед мужем и Ярилой, не обратила внимания на профессора, словно его и не было в избе.
– Я – волхв, Василий Волкович, – поднялся Ярила с места.
Василий дёрнулся назад и, опрокинув лавку, едва удержался на ногах:
– Сгинь, нечистый! Вон из моего дома! – Он метнулся к стене, сорвал чёрный деревянный крест и замахал им на Ярилу.
Березин едва удержался от смеха. Ярила же был спокоен:
– Вижу я, Василий, злобу и обиду в тебе и желание над людьми без причины величаться. А раз так – благословение твоё добра не принесёт. И Радимиру оно не нужно. А жену без вины не обижай. Жена – не скве́рна есть, но ласка и любовь. В жене начальная сила природная живёт. И никакой бог тебе права не даёт из людей рабов делать.
Женщина застыла с кувшином в руках. Глаза её блеснули от страха перед мужем.
– Аще посмеешь на Ягоду
[15] свою руку поднять, – продолжил Ярила, – то каждый раз будет тебя твоя злоба душить – вот так… – Волхв прищурился, глядя прямо на Василия.