История Сицилии - читать онлайн книгу. Автор: Джон Джулиус Норвич cтр.№ 63

Между тем король Фердинанд женился. Уже давно было решено, что его невестой окажется одна из одиннадцати дочерей императрицы Марии Терезии Австрийской ^[118]. Выбранная первой одиннадцатилетняя эрцгерцогиня Иоанна умерла от оспы, и тогда выбор пал на эрцгерцогиню Марию-Жозефу, отличавшуюся отменным здоровьем и, как писали, недюжинным умом. Последнее качество было скорее помехой в данных обстоятельствах, о чем вполне догадывалась венценосная мать девочки: «Бедную Жозефу я приношу в жертву политике», – писала она. Однако жертве суждено было превратиться в блестящую победу. Принцессу, которой исполнилось шестнадцать, снабдили сотней платьев из Парижа; к октябрю 1767 года тридцать четыре королевские кареты, девять одноконных экипажей, четыре багажных повозки и четырнадцать портшезов были готовы к отъезду. За несколько дней до этого Мария Терезия настояла, чтобы дочь спустилась в семейный склеп и отдала положенную дань уважения своему отцу, императору Францу I, скончавшемуся в 1765 году. Бедная девочка ненавидела эти визиты к покойному, но была вынуждена подчиниться. Ходили слухи, что там она заразилась от праха своей невестки, жены ее старшего брата, будущего императора Иосифа II, которая умерла от оспы неделей-другой ранее; так или иначе, вскоре и у Жозефы проявились симптомы заболевания. Она умерла 15 октября, за день до предполагавшегося отъезда.

Когда печальные новости достигли Неаполя, королю указали, что будет неприлично в этот день выезжать на охоту; ему следует оставаться до ночи во дворце Портичи. Невероятно, но факт: чтобы скоротать время, Фердинанд решил устроить мнимые похороны своей умершей невесты. Одного из придворных одели принцессой и уложили на носилки, капли шоколада на лице и на руках имитировали оспяные пустулы. Траурная процессия затем прошла по всему дворцу, и Фердинанд выступал главным плакальщиком ^[119].

Королевское письмо с соболезнованиями Марии Терезии – несомненно, составленное Тануччи – умоляло императрицу предложить королю еще кого-то из дочерей. Выбор был невелик: эрцгерцогини Мария-Амалия и Мария-Каролина. Портреты обеих отправили не в Неаполь, а в Мадрид, и там выбрали Марию-Каролину. На девятнадцать месяцев моложе своего жениха, она была десятой дочерью императрицы и воспитывалась вместе с одиннадцатой и последней дочерью Марии Терезии, будущей Марией-Антуанеттой Французской. Вряд ли кто еще мог сильнее отличаться от тихой и послушной Жозефы; сама Мария Терезия говорила, что среди всех своих дочерей именно Мария-Каролина более всего схожа с матерью. Властная, нередко высокомерная, она была истинной королевой во всем – и обладала острым умом. Когда по пути в Неаполь она проехала через Болонью, британский посланник сэр Хорас Манн написал своему другу Хорасу Уолполу:

Имеются опасения, что ее крайняя утонченность и здравый смысл лишь заставят более желать оных в ее венценосном супруге, чье малодостойное поведение в обоих отношениях побуждает многих истолковывать его как врожденный дефект, временами приближающийся к безумию. Однако лорд Стормонт уверяет меня, что сей дефект проистекает исключительно из недостатка образования и что ныне он (король) таков, какими бывают многие школяры в Англии в десять лет. Если так и есть, тогда его скандальное и пренебрежительное поведение может и вправду быть исправлено превосходнейше воспитанной королевой.

Фердинанд встретил свою невесту на неаполитанской границе и оттуда сопроводил ее во дворец в Казерте. Брачная ночь, похоже, оставила его равнодушным. Он встал рано утром, как обычно, и отправился на охоту; разумеется, в тот день окружение не могло не поинтересоваться, как все прошло. Его величество отвечал в своей обычной манере: «Dorme come una’ ammazzata, et suda come un porco», то есть «Она спит крепко, будто убитая, и потеет как свинья». Впрочем, очень быстро его восприятие коренным образом изменилось. Он восхищался – фактически поражался – кипучей энергией молодой жены, ее предприимчивостью и не в последнюю очередь ее мягкостью и заботливостью по отношению к себе. Единственным поводом для критики в ее адрес стал упрек, что она читает слишком много книг – это занятие Фердинанд решительно не одобрял.

К счастью для Марии-Каролины – не будем забывать, что ей едва-едва исполнилось семнадцать, – у нее было отличное чувство юмора; иначе она вряд ли бы пережила такой брак. Как она признавалась своей старой гувернантке в Вене, она знала, что никогда не полюбит своего мужа и не будет смотреть на него так, как должна взирать на супруга послушная жена. С другой стороны, она со временем сильно привязалась к Фердинанду; несмотря на зачастую до смешного детские выходки, нрав короля оказался не настолько дурным, как она ожидала; Фердинанд, как королева позднее охарактеризовала его своему брату, был «ein recht guter Narr», то есть «правильным хорошим глупцом». Она не обращала внимания на его уродливость (а если и обращала, то скоро привыкла); гораздо сильнее ее раздражало то, что сам Фердинанд, казалось, считал себя привлекательным. Он часто вынуждал ее тосковать до исступления; втайне она скучала по Вене и по родному дому. Тем не менее она была королевой, а потому, разыграв, так сказать, партию правильно, могла сделаться весьма могущественной особой. Уже замужней Марии-Каролине ее мать дала однозначно понять, что, едва родив сына, она должна стать членом Тайного совета; королеве потребовалось на это семь лет, зато сорок следующих она доминировала в совете.

В 1769 году император Иосиф приехал в Неаполь навестить сестру; именно ему принадлежит наилучшее описание неаполитанской придворной жизни и самого короля:

У него мускулистые руки и запястья, грубые смуглые ладони вечно грязные, поскольку никогда не носит перчаток, ни выезжая верхом, ни на охоте. Голова довольно маленькая и увенчана настоящим гнездом волос кофейного оттенка; свои волосы он не пудрит. Нос начинается ото лба и тянется, разбухая, по прямой линии до самых губ, а рот кажется очень большим из-за торчащей нижней губы, за которой видны достаточно крепкие, но редкие зубы…

Совсем не прекрасный принц, он не выглядит все же совершенно отталкивающе. Кожа у него довольно гладкая и здоровая, хотя и желтоватого отлива. Он опрятен, если не считать рук; и от него, по крайней мере, не пахнет…

Я хотел было завести общую беседу, но король предложил устроить салонную игру… Пять или шесть придворных дам, моя сестра, король и я начал играть в прятки и предаваться иным развлечениям… Король отнюдь не церемонился с дамами и щедро раздавал им увесистые шлепки… Он постоянно преследовал дам, очевидно, привычных к подобному обращению, и те регулярно валились на пол. Это неизменно смешило короля, и он принимался громогласно хохотать. Поскольку он редко говорит, не срываясь на крик, и обладает пронзительным голосом, его легко отличить среди тысяч людей…

Потом был организован бал, на котором

Король приветствовал меня могучим ударом по моему седалищу в тот миг, когда я менее всего ожидал подобного и в присутствии минимум четырех человек. Далее мне выпала честь носить его на своей спине, и более чем два десятка раз он клал руки мне на плечи и как бы обмякал всем телом, чтобы я был вынужден его тащить… Наш отъезд на этот бал оказался поистине внушительным… Все начиналось торжественно и в надлежащем порядке… Но король, по-видимому, быстро заскучал и принялся кричать, уподобляясь постильонам ^[120], и щедро раздавать тычки, направо и налево, что, похоже, было сигналом перейти в галоп. Двор целиком, сановники и слуги, министры и почтенные старцы, поскакали вперед, а король гнал их перед собою и не переставал громогласно вопить. Французский посол Шуазель, к несчастью для себя, оказался на пути его величества и удостоился удара мимоходом. Телом он слаб, а потому не удержался в седле и врезался носом в стену.