История Сицилии - читать онлайн книгу. Автор: Джон Джулиус Норвич cтр.№ 53

Дело в том, что Карлу изрядно наскучила война за Берберийское побережье. Было очевидно, что отвоевать его не удастся; постоянная необходимость защищать интересы Испании оказывалась чрезвычайно разорительной, ибо требовала кораблей и людских ресурсов, а успехи представлялись весьма скромными. Так или иначе, к моменту отречения Карла в 1556 году и восшествия на трон его сына Филиппа II политическая ситуация начала меняться; к концу 1570-х годов Филипп осознал, что должен избавиться от потерь в Средиземном море и сосредоточить внимание на Северной Европе, где укреплялись его новые враги, Англия и Голландия. В итоге Сицилию оставили практически беззащитной, а набеги берберийских пиратов сделались вызывающе дерзкими, и положение лишь усугубилось после поражения Армады в 1588 году, когда весь флот Филиппа был потерян и Испания на многие годы утратила статус морской державы.

Почему же, можно спросить, сицилийцы не прикладывали больше усилий для самостоятельной защиты – или почему не перешли в наступление на своих врагов? В значительной степени потому, что у них больше не было полноценного военного флота. Последний флот, которым они по-настоящему гордились, был создан королем Рожером триста лет назад. Но после ликвидации сицилийской независимости на острове осталось мало стимулов развивать кораблестроение – сам Рожер во многом развивал эту отрасль на материке, где имелось в достатке полноводных судоходных рек для транспортировки древесины из внутренних регионов к побережью. На Сицилии таких рек не существовало. Это не означает, что судостроение на острове вообще отсутствовало: корабли исправно строились, главным образом в Палермо и Мессине, и гребные галеры сходили со стапелей. Но галеры нуждались в экипажах, а с этим все чаще возникали затруднения. На каждое весло требовалось по шесть человек, то есть всего двести для большой галеры. Некоторое количество составляли рабы и арестанты, которых «разбавляли» беглецами от преследований и так называемыми добровольцами. Если еды переставало хватать, одного-двух гребцов вполне могли вышвырнуть за борт. И все оставались в цепях, днем и ночью.

Между тем Гибралтарский пролив перестал служить естественной преградой распространению пиратства: корсары, равно христианские и мусульманские, нашли себе новое, весьма прибыльное занятие – торговлю невольниками вдоль побережья Западной Африки и организованный экспорт захваченных рабов в Европу. Опять не обошлось без сицилийцев, причем, насколько можно судить, островитяне участвовали в происходящем с чистой совестью. Разве не сам император объявил, что всех неверных, захваченных в море, следует считать рабами? Разумеется, это касается и врагов Христа, выявленных на суше. Торговля невольниками приносила такую прибыль, что работорговцы не видели причин ограничиваться исключительно поимкой и продажей неверных: к 1580-м годам сразу несколько капитанов, включая как минимум двух англичан, поставили на широкую ногу покупку и продажу христианских пленников вдоль побережья.

Как наглядно показывают приведенные выше сведения, жизнь тех, кто проживал на сицилийских берегах, была, мягко говоря, беспокойной; но и у тех, кто проживал во внутренних районах острова, жизнь была ненамного безопаснее. Сицилия при испанском владычестве оставалась по сути беззаконной. Повсюду бесчинствовали разбойники; во многих областях считалось неразумным отправляться в путь, если у тебя нет компании численностью менее двадцати человек. Большинство разбойников составляли крестьяне из глубинки, которые практически в глаза не видели испанских правителей – да и нисколько не стремились тех увидеть. Они жили так, как жили всегда. Существующая система правосудия, о чем они прекрасно знали, неизменно заступалась за богатых и привилегированных; поэтому они предпочитали следовать собственным представлениям о справедливости. Коррупция процветала, но разве не было коррумпированным само чужеземное правительство, которое возглавлял вице-король? Разбойники проявляли жестокость, но так же поступали и бароны. Хронисты рассказывают о двух конкурирующих баронских семействах, ди Луна и Перолло, которые постоянно норовили вцепиться друг другу в глотки из-за притязаний на Шакку. Каждое семейство обладало собственной армией разбойников. Когда в 1520-х годах вице-король назначил особого чиновника для примирения этих семейств, беднягу убили почти сразу; его обнаженное тело пролежало на улице несколько дней, прежде чем кто-нибудь посмел прикоснуться к нему. Ди Луна затем захватили город и вырезали многих Перолло и их сторонников. Интересно отметить, что главой клана ди Луна, непосредственно ответственного за эту резню, был племянник папы Льва X из рода Медичи. Ни сам он, ни его семья не понесли наказания.

Бароны, по всей видимости, нисколько не уважали вице-короля; впрочем, то же самое можно сказать и о населении острова в целом. Будь вице-король испанцем или сицилийцем, он почти неизменно оказывался готовым к подкупу. Кроме того, эти наместники короны также проявляли склонность подавать примеры пренебрежения законами тем, кем они пытались управлять: многие не делали секрета из того факта, что занимают должность ради доходов, которые та сулит. Некоторые из них на самом деле были чрезвычайно успешными пиратами и сколотили значительные состояния. Церковь была еще богаче; в конце шестнадцатого столетия архиепископ Монреале – непременно, кстати, испанец, как и большинство прелатов – получал жалованье по меньшей мере вчетверо выше содержания вице-короля и владел минимум семьюдесятью двумя земельными наделами. Его коллеги, архиепископ Палермо и епископ Катании, тоже не могли пожаловаться на отсутствие достатка. Зато в других сферах деятельность духовенства и религиозных орденов оставляла желать лучшего. В некоторых районах Сицилии женатые священнослужители были скорее правилом, чем исключением; неоднократно оглашались запреты на соблазнение монашек и прихожанок монахами из соседних монастырей.

Отдельно от церкви, но в тесном контакте с нею действовала инквизиция. Король Испании назначал инквизиторов собственноручно; у них были свои «полицейские» подразделения и свои специальные тюрьмы. Нередко они отправляли королю секретные доклады о поступках вице-короля, а порой по воле монарха отменяли своими указами вице-королевские распоряжения; неудивительно, что между этими двумя ветвями власти существовало значительное напряжение. Инквизиция не допускала постороннего вмешательства в свои дела. Пытки официально разрешались и фактически даже поощрялись. Если жертва умирала во время пыток, никто не винил себя: что поделаешь, таков суд Божий. Даже выживание вполне могло оказаться лишь временным; часто из камеры пыток выходили только для публичного сожжения на костре. Инквизиторы искореняли ересь везде, где они ее обнаруживали, и охотно преследовали бывших иудеев и мусульман, чьи семьи уже давно обратились в христианство. Еврейским торговцам, временно проживавшим в крупных городах, полагалось носить особый знак на одежде, а мусульманам – ходить в чалмах. С другой стороны, выказывалась известная терпимость по отношению к бесчисленным тысячам греков, которые исповедовали православие; их было слишком много, и они жили на Сицилии слишком долго. Зато жизнь протестантов, в особенности лютеран, была трудной и опасной.

Для многих сицилийцев – прежде всего для добропорядочных и законопослушных католиков, проживавших в глубинке и занимавшихся достойной и умеренно прибыльной торговлей – жизнь при испанском владычестве была, вероятно, вполне сносной; но это не может изменить того факта, что, особенно в шестнадцатом и семнадцатом столетиях, Сицилия являлась крайне несчастливым островом. Единственный раз за всю свою долгую историю она объединилась и сделалась независимой – в двенадцатом столетии, при норманнах, чья власть сохранялась менее семидесяти лет. Далее же, благодаря анжуйским и испанским правителям, Сицилия стала безнадежно деморализованной и полностью коррумпированной. Она утратила национальную гордость, верность кому бы то ни было, солидарность и дисциплину. В результате остров попросту прозябал, сильно страдая и откликаясь редкими, случайными и безуспешными революциями, до тех пор, пока в начале восемнадцатого столетия в Утрехте наконец не сбежал из испанской хватки – чтобы угодить в капкан Бурбонов.