В общем, эта драка в операционной, «это неописуемое происшествие», как назвал его старший офицер, стало, можно сказать, последней каплей. Приближалась стая волков-убийц. Распятие на кресте – иначе это не назовешь. Разумеется, и я порой совершал кое-какие dumheits. А кто без греха? Как-то мы с анестезиологом выпили весь эфир, а больной нас застукал, к тому же меня обвинили в том, что я разбавляю кокаин средством для чистки унитазов. Вообще-то это делала Вайолет. Пришлось, конечно, ее выгораживать.
Кончилось тем, что всех нас с позором изгнали из отрасли. Конечно, Вайолет не была настоящей лепилой, как, впрочем, и Браубек, по правде говоря. Мало того – даже мой диплом поставили под сомнение. И все же Вайолет разбиралась в медицине лучше, чем вся Клиника Майо. Она обладала необыкновенной интуицией и высоким чувством долга.
Короче, выставили меня коленом под зад, да еще и без диплома оставили. Стоило ли заняться другим ремеслом? Нет. Врачевание было у меня в крови. Я смог продолжить привычное занятие – стал делать дешевые аборты в туалетах подземки. Опустился настолько, что начал прилюдно приставать к беременным женщинам на улицах. Безусловно, это было неэтично. Потом я встретил замечательного парня – Хуана Плаценту, Магната Детского Места. Сколотил свое состояние на выпоротках во время войны. (Выпоротки – это недоношенные детеныши животных, извлеченные из утробы самки вместе с детским местом и бактериями, причем, как правило, в антисанитарных и неподходящих условиях. Детеныша нельзя продать в качестве пищи, если ему не исполнилось шести недель. До этого момента он официально считается выпоротком. За нелегальную торговлю выпоротками полагается строгое наказание.) В общем, Хуанито контролировал целую флотилию торговых судов, которые он во избежание надоедливых ограничений зарегистрировал под абиссинским флагом. Он нанял меня судовым врачом на пароход «Филиаризис» – более мерзкого суденышка по морям не ходило. Оперируя одной рукой, другой я отгонял от больного крыс, а с потолка градом сыпались клопы и скорпионы.
Итак, кому-то при нынешнем положении дел понадобилась гомогенность. Могу устроить, но это дорого обойдется. Мне-то лично вся эта затея уже надоела… Вот и пришли… Переулок Обузы.
Бенвей рукой изображает в воздухе какой-то узор, и дверь распахивается. Мы входим, и дверь закрывается. Длинная палата, сверкающая нержавеющей сталью, белый кафельный пол, стены из стеклоблоков. Вдоль одной стены – койки. Никто не курит, никто не читает, никто не разговаривает.
– Подойдите, приглядитесь, – говорит Бенвей. – Вы никого не смутите.
Я прохожу дальше и останавливаюсь перед человеком, который сидит на кровати. Смотрю этому человеку в глаза. Никто, ничто не смотрит в ответ.
– НРНС, – говорит Бенвей, – необратимое расстройство нервной системы. Можно сказать, сверхсвободны… обуза для отрасли.
Я провожу рукой перед глазами больного.
– Да, – говорит Бенвей, – рефлексы у них еще остались. Смотрите.
Бенвей достает из кармана плитку шоколада и распечатывает ее под самым носом у больного. Больной принюхивается. Его челюсти приходят в движение. Он делает хватательные жесты руками. Изо рта капает слюна, длинным серпантином свисающая с подбородка. В желудке урчит. Все тело корчится от проснувшейся перистальтики. Бенвей отходит назад, держа шоколад на весу. Больной бросается на колени, запрокидывает голову и лает. Бенвей подбрасывает шоколад. Больной пытается схватить его на лету зубами, промахивается и принимается ползать по полу, громко пуская слюни. Он ползет под койку, находит шоколад и обеими руками запихивает его в рот.
– Боже! Что за низкого пошиба людишки эти больные НР!
Бенвей подзывает санитара, который сидит в конце палаты и читает книжку пьес Дж. М. Барри.
– Уберите отсюда этих ебучих НР. Это уже ни в какие ворота не лезет! Да и туристическому бизнесу во вред.
– Что же мне с ними делать?
– Это меня не ебет! Я ученый. Чистый ученый. Уберите их – и дело с концом. Я на них смотреть не обязан. Это же просто бельмо на глазу.
– Но как? Куда?
– Через надлежащие каналы. Звякните Окружному Координатору, или как он там себя именует… каждую неделю новый титул. Не удивлюсь, если его не существует.
У выхода доктор Бенвей останавливается и оглядывается на больных НРНС.
– Наши неудачи, – говорит он. – Ничего, это в порядке вещей.
– Они когда-нибудь возвращаются?
– Не возвращаются и не вернутся, раз ушли, – негромко напевает Бенвей. – А вот в этой палате кое-кто сгорает от нетерпения.
Больные стоят группами, переговариваясь и сплевывая на пол. В воздухе серой дымкой повис джанк.
– Трогательное зрелище, – говорит Бенвей. – Эти джанки стоят и ждут Человека. Шесть месяцев назад все они были шизофрениками. Некоторые годами не вылезали из постели. И вот вам пожалуйста, взгляните на них. В своей практике я никогда не встречал джанки-шизофреников, а ведь большинство джанки – люди шизоидного физического типа. Если хотите кого-то от чего-то вылечить, выясните, кто этим не болеет. Так у кого этого нет? Этого нет у наркотов. Между прочим, в Боливии есть место, где не бывает психозов. В тамошних горах совершенно нормальный народец. Хочу туда выбраться, пока там все не испоганили грамотность, реклама, телевидение и кинотеатры для автомобилистов. В своих исследованиях исхожу только из метаболизма: питания, употребления наркотиков и алкоголя, секса и так далее. Кому какое дело, о чем они думают? Осмелюсь предположить, что о той же самой чепухе думает каждый.
А почему у наркотов не бывает шизофрении? Пока не знаю. Шизофреник может пренебречь чувством голода и умереть голодной смертью, если его не покормят. Но никто не может игнорировать отнятие героина. Сам факт наркомании предполагает наличие связей.
Но это лишь одна сторона вопроса. Мескалин, ЛСД-6, некачественный адреналин, хармалин могут вызывать состояние, близкое к шизофрении. Наилучшую наркоту выделяют из крови шизиков, а значит, не исключено, что шизофрения – это наркотический психоз. У них общий метаболический поставщик – можно сказать, Человек Внутри. (Заинтересованные читатели могут обратиться к «Приложению».)
При шизофрении в конечной стадии постоянно угнетаются затылочные доли мозга, а лобные доли практически лишены содержимого, поскольку лобные доли активизируются только в ответ на стимуляцию затылочных.
Благодаря морфию организм вырабатывает противоядие, препятствующее стимуляции затылочных долей и подобное шизоидной субстанции. (Обратите внимание на сходство синдрома отнятия и интоксикации яхе или ЛСД-6.) Конечный результат употребления джанка – что особенно верно при героинизме, если наркоману доступны большие дозы, – это постоянное подавление затылочных долей мозга и состояние, очень напоминающее неизлечимую шизофрению: полнейшее отсутствие аффекта, аутизм, фактическое прекращение мозговой деятельности. Наркоман может восемь часов кряду смотреть на стену. Он сознает наличие окружающей обстановки, но она не вызывает у него эмоциональных ассоциаций, а следовательно – никакого интереса. Вспоминать о периоде сильного пристрастия к наркотикам – все равно что прослушивать магнитофонную запись событий, воспринятых только лобными долями мозга. Монотонное изложение внешней стороны событий. «Я сходил в магазин и купил бурого сахара. Пришел домой и съел полкоробки. Я вколол себе три грана», – и так далее. В этих воспоминаниях полностью отсутствует ностальгия. Однако, как только потребление джанка падает ниже привычного уровня, организм заполняется субстанцией отнятия.