Как я стал собой. Воспоминания - читать онлайн книгу. Автор: Ирвин Д. Ялом cтр.№ 83

Однажды я на протяжении шести лет вел группу для терапевтов и, неделя за неделей, отмечал пользу, которую она приносила ее членам. Молин Лежч, соавтор пятого издания моего учебника по групповой психотерапии, был научным сотрудником Стэнфорда в 1980 году. Он приехал в Стэнфорд учиться групповой терапии, и в рамках программы подготовки я попросил его совместно со мной вести эту группу на протяжении года.

С тех самых пор, даже спустя десятки лет, мы с ним ностальгически вспоминаем свой опыт во время этих встреч. Я завершил ту группу с немалыми сожалениями, когда уехал в творческий отпуск в Лондон. Надо заметить, что это была единственная из моих групп, которая привела к браку. Двое ее членов начали отношения друг с другом и поженились вскоре после того, как группа прекратила свою работу. Тридцать пять лет спустя я видел их на лекции, и они были по-прежнему счастливо женаты.

Так что, несмотря на некоторый дискомфорт от вступления в группу, которая включала моих бывших студентов, я дал согласие. Не без тревоги – я, как и другие ее члены, чувствовал себя неловко, раскрывая свою уязвимость, стыд и сомнения в себе перед коллегами и бывшими студентами. Приходилось напоминать себе, что я – совершенно взрослый человек и, уж наверно, как-нибудь переживу смущение.

Наши первые месяцы были потрачены на поиски решения, какого типа группой мы будем. Мы не собирались обсуждать случаи из практики, хотя всем нам хотелось иметь и такую возможность. В итоге мы решили стать многоцелевой группой поддержки – иными словами, психотерапевтической группой без ведущего.

Одно было ясно с самого начала: хотя именно я обладал наибольшим опытом работы с группами, я не должен быть лидером этой группы, и никто другой не рассматривал меня как такового. Чтобы избежать сползания к любому типу руководящей роли, я с самого начала заставлял себя особенно активно раскрываться. За годы практики я уяснил, что, если человек хочет получить пользу от такого опыта, он должен идти на риск. (В последние годы я, как правило, говорю об этом своим пациентам на первой сессии и часто напоминаю впоследствии – всякий раз, как вижу, что они сопротивляются работе.)

Мы начинали работать в составе одиннадцати человек: все мужчины, все психотерапевты (десять психиатров и один клинический психолог). На ранних этапах два члена группы отсеялись, а третьему пришлось покинуть нас по причинам, связанным со здоровьем. В последние двадцать два года группа замечательно сплотилась: никто из ее членов не ушел по собственному желанию, и посещаемость остается на высоте. Лично я не пропустил ни одной встречи, за исключением тех, что состоялись, пока я был в отъезде, и для других участников группа также имеет высокий приоритет.

Когда я бываю расстроен из-за какого-то разногласия с женой, детьми или коллегами, или чувствую, что зашел в тупик в работе, или взволнован сильными позитивными или негативными чувствами к пациенту или знакомому, или измучен ночным кошмаром, я всегда с нетерпением жду возможности обсудить это на очередной встрече. Разумеется, мы подробно и глубоко анализируем и любой дискомфорт, возникающий между членами группы.

Вероятно, мы – не единственная такая группа, но до меня не доходили слухи ни о чем подобном, и уж точно я ни разу не слышал о группах, которые прожили бы так долго. За эти два десятилетия мы пережили смерть четырех участников, а у двоих развилась деменция, которая вынудила их покинуть группу. Мы обсуждали смерть супругов, повторные браки, выход на пенсию, заболевания родственников, проблемы с детьми и переезды в дома престарелых. В каждом случае мы оставались верны обязательству честно анализировать себя и друг друга.

Больше всего в нашей группе меня поражает тот факт, что я постоянно встречаюсь с чем-то новым. На протяжении вот уже более чем пятисот встреч я не перестаю совершать открытия о членах нашей группы и самом себе.

Наверное, наиболее трудным переживанием для всех нас было вынужденное и подробное наблюдение зарождения и развития деменции у двух наших любимых товарищей. Нам пришлось столкнуться со множеством дилемм. Насколько откровенно нам следует говорить о том, что мы видим? Как нам реагировать на манию величия или отрицание, сопровождающие деменцию? И – еще более тяжелый вопрос – что делать, если нам покажется, что член нашей группы больше не должен встречаться с пациентами?

Каждый раз, когда это происходило, мы настоятельно рекомендовали члену группы проконсультироваться у психолога и пройти нейропсихологическое тестирование, и в каждом случае наш консультант использовала свой авторитет и полномочия и побуждала нашего товарища прекратить практику.

Как большинство людей в возрасте за восемьдесят, я и сам опасаюсь деменции, и было три или четыре случая, когда группа сообщала мне, что я уже рассказывал о том или ином эпизоде. Как бы стыдно мне ни было, я был благодарен группе за честность. Однако где-то на задворках сознания я ощущаю страх, что однажды кто-то из членов группы будет настаивать, чтобы нейропсихологическое обследование прошел я.

Когда один из самых молодых членов группы ошеломил нас сообщением, что ему только что диагностировали неизлечимый рак поджелудочной железы, мы всецело были с ним на протяжении всего времени, когда он открыто и мужественно говорил о своих страхах и переживаниях. Ближе к концу его жизни, когда он был уже слишком болен для поездок, мы провели встречу у него дома. Вся группа присутствовала на панихиде по нему.

Всякий раз, как кто-то из членов группы умирал, мы принимали на его место нового участника, чтобы размер группы оставался сравнительно постоянным. Однажды мы все присутствовали на свадьбе одного из нас, которая была устроена в доме другого члена группы, а третий проводил церемонию бракосочетания. Вся группа также присутствовала на двух других свадьбах и на бар-мицве сына одного из нас. В другой раз вся группа посетила дом престарелых, куда был определен наш товарищ с острой деменцией.

Много раз мы обсуждали вопрос, не разбавить ли наши ряды женщинами, но поскольку мы всегда принимали только по одному новому члену, большинству из нас казалось, что женщина неуютно чувствовала бы себя при таком численном перевесе мужчин. Задним числом я думаю, что в этом мы ошиблись. Что-то мне подсказывает, что группа стала бы еще плодотворнее, если бы мы начинали со смешанным составом.

Я всегда был активен в группе, и поначалу, когда группа казалась незаинтересованной и избегала глубоких вопросов, нередко становился единственным, кто делал замечания по процессу – то есть говорил о чрезмерной поглощенности группы безопасными, поверхностными вопросами. Однако по прошествии первых нескольких лет другие стали брать эту роль на себя так же часто, как я сам.

Мы оказываем друг другу помощь на нескольких уровнях. Порой мы работаем над глубокими личностными проблемами или над склонностью членов группы к сарказму и уничижительным замечаниям, над чувством вины из-за ощущения, что якобы тратишь на себя слишком много группового времени, над страхом незащищенности и стыда. Порой мы сосредотачиваемся на том, чтобы просто оказать поддержку и дать члену группы знать, что мы рядом.

Недавно я приехал на встречу в состоянии сильного потрясения из-за автомобильной аварии, случившейся за неделю до встречи. После этой аварии я стал бояться водить машину и задавался вопросом, следует ли мне в моем возрасте продолжать садиться за руль. Другой член группы рассказал мне, что пару лет назад у него была серьезная авария и он оставался под сильным впечатлением от нее на протяжении полугода. Он рассматривал это как легкое проявление посттравматического стрессового синдрома. Такое переформулирование оказалось для меня очень полезным, и я отправился домой за рулем, уже чувствуя себя спокойнее, хотя по-прежнему вел машину осторожно.