Расспрашивая о досуге, карьере и жизни, родители Соламит всегда забывали о самом важном — никогда, ни единого случая не было, чтобы мать или отец спросили её о том, каково ей вместе с ним. Они не видели шрамов на её спине, закрывали глаза на худобу и синяки под глазами, как и на то, что на запястьях всё чаще проступали рубцы. Что до младшей сестры — у них редко представлялся повод для личной беседы. Всё то время, пока Соламит находилась дома, её занимали старшие. А вне отчей квартиры о связи с кем-либо не могло быть и речи: журнал вызовов просматривался, сообщения Вконтакте читались — говорить что-либо в таких условиях сложно.
Встреча с Алексеем — или Клаусом, как он теперь звался, — для неё стала отдушиной. Невероятно, неописуемо, непередаваемо то, насколько она обрадовалась его возвращению.
То, что произошло между ними — это счастье, которого она так давно искала. Он и его новая подруга, несмотря на всю странность, на всю дикость и отчуждённость этой пары, сделали её счастливой хотя бы на один вечер. Впервые за столько месяцев она радовалась тому, что её тело ноет: то была нежная истома чувственных ласок, тепла холодных губ и дрожи чутких пальцев. Внизу живота всё ещё приятно сжималось, немного побаливало — но то была хорошая, добрая боль, боль от бурного секса, по которому она истосковалась.
Нежность Яны разморила её, а крепкий член Клауса пронзил нутро красками нового мира. Он любил её, как истинный офицер: ритмично и со вкусом, достойным и звания, и своего нового имени. Достаточно мощно, чтобы привязать, но не так грубо, чтобы сломить. Каждое новое движение окутывало её потоком небывалых образов, заставляя тело сжиматься, просить ещё. Обвив плотный торс мужчины, она буквально вцепилась в него, стремясь поглотить без остатка, всецело отдаться тьме, что царила в нём.
Соламит закрыла глаза, тряхнув головой, отгоняя воспоминания.
Сейчас она стояла на лестничной клетке «сталинки»: пятый этаж, четырнадцатая квартира. Дубовая дверь без глазка, два замка. Сколько всего происходило там, внутри. Девушку снова передёрнуло, она сжалась от неприятных мыслей. Снова нажала на кнопку звонка. В кармане звенели ключи, но она продолжала звонить — они не принадлежали ей. Не теперь. Никогда.
Наконец, за дверью послышались шаги — признаки жизни. Щелчок, за ним и второй.
И вот — заспанное несвежее лицо, скрытое прядями засаленных русых волос.
У Димы был выходной, и он опять ночь не спал. Тоже трахался, но с компом.
Узнав в непрошеном госте свою девушку, парень просиял, приветливо кивнул, приглашая войти.
Соламит проскользнула внутрь, погружаясь в полумрак помещения — и тут же зашлась диким кашлем, а глаза её заслезились: повсюду стоял едкий туман. Стоило всего на одну ночь покинуть квартиру, и дымовой завесе могут позавидовать уже даже печи Дахау.
Да что там завидовать — меж пальцев юноши всё ещё тлела сигарета, которую он даже не прятал, хотя и знал, что девушке это неприятно.
— Я последнюю, — он виновато улыбнулся, стряхивая пепел в урну у двери.
— Сигу или пачку? — прикрыв рукой рот, прошептала Соламит, пробираясь к ближайшему окну.
Дима не ответил, продолжая курить, наблюдая за своей благоверной. Блаженно выдохнул, скидывая пропитавшуюся потом рубашку: при такой жаре одежда ни к чему.
Девушка стояла на балконе, опираясь на перекладину, смотря в глубь квартиры. Пропитавшаяся пеплом и серостью кухня, паутина под потолком, грязная кастрюля на плите, плесень в вентиляционной шахте и аромат голодных сороковых из полураскрытых шкафчиков на полу.
Её парень тем временем скрылся в ванной, и вскоре, умывшийся и бодрый, уже копался в холодильнике.
— Молоко будешь? — бросил он из-за синей двери старого «Днепра».
— Разве что чёрное, — грустно усмехнулась Соламит.
— А это уже ближе к вечеру, — ответил Дима, наполнив стакан и досыпав в него растворимого какао.
Сел за стол, закинув ногу за ногу, извлёк из кармана джинсов пачку «Прилук», а следом — новую сигарету. Щелчок, затяжка — и воздух пронизан горечью сожжённых тел.
Соламит закатила глаза, ища внутреннее спокойствие. Сегодня всё должно быть по-другому. Должно. По крайней мере, ей очень хотелось надеяться на это. Слишком хорошо она знала этого человека, чтобы понимать: шансы велики.
А вообще это грустно.
Только посмотрите на него: один из величайших умов страны, третий разряд по шахматам, пять научных работ, публикации за границей, его хотели взять в Гарвард, а он — что он. Выбрал девушку, «сталинку» и шаражки на фрилансе. Великие знания налагают великую боль, и её парень — эталонный пример. Он искал этой боли, как избавления от ответственности, хотел страдания, как заменитель действительно тяжёлого бытия — и сам пустил свою жизнь под откос.
Стряхивая пепел в чашку, он искоса смотрел на ту, что выбрал себе в невесты.
Ему нравились худые, и он совершенно не хотел мириться с мыслью, что у его возлюбленной так много лишней плоти на её и без того широких костях.
Пять сотен грамм хлеба, сто грамм мяса, столько же сыра и сала — это паёк элитных советских военнопленных при власти Центральной наступательной группы. Ровно столько килокалорий хватало, чтобы поддерживать жизнедеятельность организма в условии отсутствия каких-либо изнурительных работ. И если русским солдатам этот рацион позволял просто продлить существование, то Соламит, не отягощённой проблемами службы и заработка, требовать больше — стыдно.
Сам Дима питался отдельно, в закусочных и кафе. Ей же денег выделял только на транспорт и строго контролировал, чтобы не съела лишнего.
Почти все финансы уходили на аренду квартиры, тренажёрный зал, сигареты, какао и пропитание: за собой-то он следил, что надо. Крепкие мускулы, свежее бритое лицо, почти идеальный торс олимпийца, подчёркнутый выцветшими брюками, которые едва держались на его широкой талии. Будь Геракл геем, он бы однозначно взял этого юношу в свои любовники: зад у него крепкий, сам — уважает силу и чтит героев. Истинный ариец, они бы сошлись.
Но нет, никакого сына богов поблизости не нашлось, а возможные кандидаты могли похвастаться лишь одним подвигом, и тот про ассенизацию ближайших сортиров.
Зато у него была Соламит, и чем дальше, тем больше она радовала его глаз: сломленная, изнурённая, истощённая, в простых синих джинсах, в своей тёмной монотонной футболке, босая и с понуренной головой, закинув ногу за ногу, она стояла на балконе, и чёрные пряди застилали овал лица, скрывали взгляд.
Лучи утреннего солнца играли на её руках, отбиваясь на бледной коже, обрамляя длинные шрамы вдоль запястий.
Дима выпустил густой клуб дыма, что, вбирая краски рассвета, осел свежим сизым облаком под потолком. Снова улыбнулся, но на сей раз — жадно, поглощая девушку горящими глазами. Соламит узнала этот взгляд. Ещё бы не узнать: сколько раз уже так повторялось.
«Ну да ничего», — улыбнулась с тоской про себя. Всё так же потупив взор, позволяя паутинам чёрных прядей ловить золотистые блики зари, протянула ладонь к мужчине, и бледная плоть тонких пальцев сияла, как никогда.