Потом Долорес вышла из шатра – она туда не вернется. «La Maravilla» останется без «гуляющей по небу».
Последним, кто видел Долорес в Оахаке, был доктор Варгас, в реанимации Крус-Роха. Варгас сказал, что Долорес умерла от перитонита – из-за неудачного аборта в Гвадалахаре.
– Этот придурок укротитель львов знаком с каким-то знахарем, к которому он посылает своих беременных небесных акробаток, – сказал Варгас.
К тому времени, как Долорес добралась до Крус-Роха, инфекция уже настолько развилась, что Варгас не смог спасти девушку.
– Сдохни при родах, манда обезьянья! – однажды сказала Лупе Диве цирка.
В каком-то смысле так и получилось; как и Хуану Диего, ей было всего четырнадцать. «Circo de La Maravilla» потерял свою La Maravilla. «Дива-цирк» потерял свою Диву.
Цепь событий, звенья в нашей жизни – то, что ведет нас туда, куда мы идем, по пути, которым мы следуем до своего конца, то, чего мы не видим, и то, что мы делаем, – все это может быть таинственным, или просто невидимым, или даже очевидным.
Варгас был хорошим врачом и умным человеком. Одного взгляда на Долорес ему хватило, чтобы узнать все: про аборт в Гвадалахаре (Варгас уже видел раньше такие результаты); про знахаря, который напортачил (Варгас знал, что этот мясник был приятелем Игнасио); про четырнадцатилетнюю девочку, у которой недавно начались месячные (Варгас знал о странной связи между исполнением «Небесной прогулки» и менструацией, хотя и не знал, что укротитель львов говорил девочкам о львах, чующих, когда у девочек идет кровь).
Но даже Варгас не знал всего. Всю оставшуюся жизнь доктор Варгас будет интересоваться львами и бешенством; он будет продолжать посылать Хуану Диего сведения о существующих исследованиях. И все же, когда Лупе задавала вопрос – когда Лупе искала ответы, – Варгас не имел никаких данных о львах.
Верный своей натуре, Варгас обладал научным складом ума – он постоянно размышлял. На самом деле его не интересовала тема львов и бешенства, но еще долго после смерти Лупе Варгас будет задаваться вопросом, почему Лупе спрашивала его об этом.
Сеньор Эдуардо и Флор умерли от СПИДа, а Лупе уже давно не было в живых, когда Варгас написал Хуану Диего о каких-то невразумительных «исследованиях» в Танзании. Изучение бешенства у львов в Серенгети подняло эти «важные» вопросы, на которые обратил особое внимание Варгас.
Источником бешенства у львов являются домашние собаки; считалось, что оно передается от собак гиенам, а от гиен львам. Бешенство у львов может вызывать болезни, но оно также может быть «тихим» (латентным). (В 1976 и 1981 годах у львов отмечались эпидемии бешенства, но при этом без заболеваний – их называли тихими эпидемиями.) Считалось, что возникновение болезни в результате бешенства зависело от наличия определенного паразита, подобного тому, какой вызывает малярию, – другими словами, лев мог распространять бешенство и при этом вовсе не заболеть; или же он мог получить вирус бешенства и умереть, если был заражен определенным паразитом.
«Это связано с воздействием данного паразита на иммунную систему», – писал Варгас Хуану Диего. В Серенгети были «убийственные» эпидемии бешенства у львов – они случались в периоды засухи, убивавшей бизонов. (Туши бизонов были заражены клещами, переносчиками этого паразита.)
Не то чтобы Варгас думал, что эти танзанийские «исследования» могли бы помочь Лупе. Ее интересовало, может ли Омбре заразиться бешенством, и если да, то может ли он заболеть. Но зачем ей это? Вот что хотел бы знать Варгас. (Какой смысл теперь разбираться с этим? – размышлял Хуан Диего. Слишком поздно было выяснять, о чем думала Лупе.)
Для льва заразиться бешенством было маловероятно даже в Серенгети, но что за сумасшедшая идея пришла в голову Лупе, прежде чем она отказалась от нее ради своей следующей сумасшедшей идеи?
А что, если Омбре заболеет бешенством? Должно быть, вот почему ей поначалу пришла на ум мысль о собаке крыш, прежде чем девочка передумала. Бешеная собака кусает Омбре или Омбре убивает и съедает бешеную собаку, но что потом? Таким образом Омбре заболевает, потом он кусает Игнасио, но что происходит дальше?
– Все дело в том, что думают львицы, – сотни раз объяснял Варгасу Хуан Диего. – Лупе могла читать мысли львов – она знала, что Омбре никогда не причинит вреда Игнасио. А девушки в «La Maravilla» никогда не будут в безопасности, пока жив укротитель львов. Лупе и это знала, потому что могла читать мысли Игнасио.
Естественно, эта причудливая логика была вне языка научных исследований, которые доктор Варгас находил убедительными.
– Ты хочешь сказать, Лупе каким-то образом знала, что львицы могут убить Игнасио, но только если укротитель львов убьет Омбре? – спрашивал Хуана Диего Варгас (всегда полный недоверия).
– Я слышал, как она это говорила, – не раз повторял Хуан Диего Варгасу. – Лупе не говорила, что львицы «могут убить Игнасио», – она говорила, что они «убьют» его. Лупе говорила, что львицы ненавидят Игнасио. Она говорила, что львицы глупее, чем сучки обезьяны, потому что львицы завидуют Игнасио и думают, что Омбре любит укротителя львов больше, чем их! Игнасио нечего бояться Омбре – укротитель львов должен бояться львиц, всегда говорила Лупе.
– Лупе все это знала? Откуда она все это знала? – каждый раз спрашивал Хуана Диего доктор Варгас.
Доктор продолжит изучение бешенства у львов. (Это была не очень популярная область исследований.)
Тот самый день, когда Хуан Диего не решился исполнить номер «Небесная прогулка», в Оахаке станет на какое-то время известен как «День носа». В церковном календаре его никогда не назовут «El Día de la Nariz»; он не станет национальным праздником или хотя бы местным святым днем. «День носа» скоро выветрится из памяти – даже из местных преданий, – но на какое-то время он обретет пусть и маленькое, но все-таки значение.
Лупе и Хуан Диего были одни на аллее между палатками труппы; в этот ранний час до первой утренней мессы было еще далеко, и в «Circo de La Maravilla» все спали.
Из собачьей палатки донесся какой-то шум, – очевидно, Эстрелла и собаки уже проснулись, – и дети свалки поспешили посмотреть, в чем причина шума. Было необычно увидеть на аллее «фольксваген-жук» брата Пепе – маленькая машина была пуста, но Пепе оставил двигатель включенным, и дети слышали, как Перро Местисо, Дворняга, лаял как сумасшедший. У открытого полога собачьей палатки рычала немецкая овчарка Алемания, не подпуская ближе Эдварда Боншоу.
– Вот они! – воскликнул Пепе, увидев детей свалки.
– Ух ты, – сказала Лупе. (Очевидно, она знала, что у иезуитов на уме.)
– Ты видел Риверу? – спросил брат Пепе Хуана Диего.
– Нет, с тех пор как вы встречались с ним, не видел, – ответил Хуан Диего.
– Хозяин свалки собирался быть на первой утренней мессе, – произнесла Лупе; она подождала, пока ее брат переведет это, прежде чем сообщила Хуану Диего остальное. Поскольку Лупе знала все, о чем думали Пепе и сеньор Эдуардо, она не стала ждать, пока они расскажут Хуану Диего, что происходит. – У Марии-монстра вырос новый нос, – сказала Лупе. – Или Дева Мария пересадила себе чей-то нос. Как и ожидалось, мнения разошлись.