Дорога тайн - читать онлайн книгу. Автор: Джон Ирвинг cтр.№ 125

Храм наполнялся людьми, хотя, когда прибыли брат Пепе и Ривера, до мессы еще оставалось время. Хуан Диего позже вспомнит, что Лупе внимательней, чем обычно, отнеслась к хозяину свалки; что касается el jefe, он был даже более, чем обычно, обходителен с Лупе.

Держа левую руку глубоко в загадочном кармане столярного фартука, Ривера кончиками пальцев правой руки тронул пепельную пленку, покрывшую ограду алтаря.

– Пепел как-то странно пахнет – не сплошь пеплом, – сказал отец Альфонсо el jefe.

– В этом пепле есть что-то липкое, инородное, – сказал отец Октавио.

Ривера понюхал кончики пальцев и вытер их о кожаный фартук.

– Сколько у тебя разных штук в карманах, jefe, – заметила Лупе, но Хуан Диего не перевел это; читателя свалки расстроило, что Ривера не ответил на шутку по поводу великанши, а именно на предположение Хуана Диего, что Дева Мария вряд ли что-либо вытворит в отношении Риверы.

– Ты должен задуть свечи, Пепе, – сказал хозяин свалки, указывая на свою любимую Деву Марию, после чего Ривера обратился к двум старым священникам: – Она крайне огнеопасная.

– Огнеопасная! – воскликнул отец Альфонсо.

Ривера произнес ту же литанию о содержимом кофейной банки, которую дети слышали от доктора Варгаса, – научный, строго химический анализ.

– Краска, скипидар или еще какой-нибудь растворитель. Бензин – определенно, – сказал Ривера двум старым священникам. – И вероятно, какой-то состав для покрытия древесины.

– Святая Матерь не будет запятнана? – спросил отец Октавио у хозяина свалки.

– Дайте-ка я приведу ее в порядок, – сказал хозяин свалки. – Позвольте мне немного побыть с ней наедине… я имею в виду, до завтрашней утренней мессы. Лучше всего после вечерней мессы. Не стоит смешивать воду с некоторыми из этих чужеродных веществ, – сказал Ривера, как будто он был не обычным хозяином свалки, а алхимиком, которого нельзя было опровергнуть.

Брат Пепе, стоя на цыпочках, гасил свечи длинными золотыми щипцами; естественно, падавший пепел уже погасил свечи, стоявшие ближе всего к Деве Марии.

– У тебя болит рука, jefe, так где ты порезался? – спросила Лупе Риверу. Его мысли было трудно читать, даже для ясновидящей.

Хуан Диего позже предположил, что Лупе, возможно, прочитала все, что было в голове у Риверы, – не только мысли el jefe о том, как он порезался и насколько сильно. Лупе, должно быть, выяснила, что это за «маленький проект», работу над которым (как раз посредине) прервал приход Пепе, и что имел в виду Ривера, говоря о тонкой доработке, то есть она поняла, чем именно занимался хозяин свалки, когда порезал большой и указательный пальцы левой руки. Но Лупе, даже если что-то узнавала, никогда не говорила об этом, а Ривера, как и карманы его фартука, хранил много секретов.

– Лупе хочет знать, не болит ли у тебя рука, jefe, которую ты порезал, – сказал Хуан Диего.

– Мне просто нужно наложить пару швов, – ответил Ривера, по-прежнему пряча левую руку в кармане кожаного фартука.

Из лачуги в Герреро они поехали на «фольксвагене» Пепе. Брат Пепе посчитал, что Ривере не следует садиться за руль; Пепе намеревался немедленно отвезти хозяина свалки к доктору Варгасу, чтобы тот наложил швы, но Ривера хотел сначала увидеть результаты рассеивания пепла.

– Результаты! – повторил отец Альфонсо после отчета Пепе.

– Это не результаты, а вандализм, – глядя на Хуана Диего и Лупе, сказал отец Октавио.

– Мне тоже нужно увидеть Варгаса – пойдем, – сказала Лупе брату.

Дети свалки даже не смотрели на Марию-монстра; они не ожидали от нее многого по части результатов. Но Ривера взглянул на безносое лицо Девы Марии – как будто, несмотря на ее потемневший образ, хозяин свалки ожидал, что она подаст ему знак, что-то, граничащее с наказом.

– Пошли, jefe, – ты ранен, у тебя все еще идет кровь, – сказала Лупе, беря Риверу за здоровую правую руку.

Хозяин свалки не привык к такому вниманию со стороны вечно критикующей его девочки. El jefe подал Лупе руку и позволил вести себя по центральному проходу.

– Мы позаботимся о том, чтобы храм был в твоем распоряжении вечером до закрытия! – крикнул отец Альфонсо вслед хозяину свалки.

– Пепе, полагаю, ты запрешь за ним дверь, – сказал отец Октавио брату Пепе, который, положив щипцы на священное место, поспешил за Риверой и niños de la basura.

– ¡Sí! Sí! – ответил Пепе двум старым священникам.

Эдвард Боншоу остался с пустой кофейной банкой. Сейчас было не время говорить отцу Альфонсо или отцу Октавио то, что, как сеньор Эдуардо знал, он должен был сказать; сейчас было не время исповедоваться – приближалась месса, а крышка от кофейной банки отсутствовала. Она просто (или не просто) исчезла. С таким же успехом она могла исчезнуть в дыму, как нос Девы Марии, подумал сеньор Эдуардо. Но крышка этой мирской кофейной банки – Лупе была последней, кто ее держал, – исчезла без шипения голубого пламени.

Дети и хозяин свалки покинули храм вместе с братом Пепе, оставив Эдварда Боншоу и двух старых священников лицом к лицу с безносой Девой Марией и их неопределенным будущим. Возможно, Пепе понимал это лучше всех: он знал, что процесс переориентации никогда не бывает легким.

На ночном рейсе из Манилы в Лаоаг было полно крикливых детей. Полет занимал не более часа с четвертью, но из-за детских криков казался длиннее.

– Сегодня что, выходные? – спросил Хуан Диего Дороти, но она ответила, что сегодня четверг. – Уже поздно, завтра в школу! – воскликнул Хуан Диего, он был ошарашен. – Разве эти дети не ходят с утра в школу? – (Он знал заранее, что Дороти только пожмет плечами.)

Даже небрежного пожатия плеч Дороти – такого легкого жеста – было достаточно, чтобы Хуан Диего выпал из настоящего. Даже детские крики не могли удержать его здесь. Почему его так легко (и часто) уносило в прошлое?

Было ли это связано с действием бета-блокаторов, или его пребывание на Филиппинах было иллюзорным, скоротечным?

Дороти говорила что-то о своей склонности больше болтать, когда вокруг дети:

– Так я в основном слышу себя, а не детей, понимаешь?

Но Хуан Диего едва ли слышал Дороти. Разговор с доктором Варгасом в Крус-Роха, пока Варгас зашивал большой и указательный пальцы левой руки Риверы, – хотя этот разговор имел место сорок лет назад, – был более реальным для Хуана Диего, чем монолог Дороти по пути в Лаоаг.

– Ты не любишь детей? – это все, о чем спросил ее Хуан Диего.

После этого он не проронил ни слова до конца полета. Скорее он слышал и помнил, что говорили Варгас, Ривера и Лупе – по поводу швов, тем давним утром в больнице Красного Креста, – чем дискурс-монолог Дороти.