И правда, это помогало.
Короче, тюремный хлеб есть можно, только если ты совсем умираешь с голоду. И самое странное было в этой выпечке, что она не сохла, то есть насушить сухарей из нее тоже не получалось.
А теперь, благодаря европейской комиссии, мы наслаждались свежим белым хлебом. В каше появилось мясо, начали давать неиспорченную соленую рыбу.
Заботливое начальство удостоверилось, что у каждой заключенной есть все необходимое: простыни,
полотенца, посуда. Можно было просить, что душе угодно — получишь. Хоть лекарства, хоть бумагу. Две недели пребывала комиссия в нашем городе, и мы были счастливы.
В один из дней это свершилось. Они зашли к нам в камеру, все улыбались, прямо как туристы, осматривающие достопримечательности (только что
фотоаппаратами не щелкали). Нас выстроили в шеренгу, и мы тоже улыбались. Представляю, какое впечатление наша камера произвела на комиссию. Крась не крась, а здесь был тихий ужас. Слишком живо я сама помнила свое первое впечатление от всего этого убожества. Жалость отразилась на лицах посетителей, хоть все и пытались скрыть ее за фальшивыми улыбками.
Потом посланники цивилизации поехали осчастливливать кого-то другого. На следующий же день вернулся черный хлеб, а мясо исчезло из каши.
Глава 14
В один из дней я заболела. Наверное, подхватила вирус, ведь простудиться здесь было почти невозможно. Хотя от долгого стояния на прогулке ноги мерзли, а холодный воздух казался чем-то необычным. Как бы то ни было, меня лихорадило, зубы стучали, голова раскалывалась. Было очень плохо, но даже мечтать о лекарствах, я не смела.
Лечение больных происходило исключительно за счет родственников. Нужно было написать письмо и попросить те или иные лекарства, которые потом передавалась не мне, а врачу. Половина лекарств, естественно, уходила на нужды окружающих.
От болезней здесь можно было загнуться, и никто бы и пальцем не пошевелил. Существовала, правда, «больничка», четырех-шестиместная камера, где больным якобы оказывали уход. Попасть туда можно было только за хорошую взятку или при очень тяжёлом случае. Не знаю, по какой шкале оценивалась твоя болезнь, потому что у нас в камере была и Оля с туберкулезом, и Лена с сифилисом, и Таня с ВИЧ. На всякий случай нам сообщали о болезнях этих женщин, а вопрос безопасности ложился на наши плечи. Лене не разрешали спускаться с нары (только в туалет), и ходить она должна была исключительно с пакетами на руках. Выглядело это унизительно, и, если уж на то пошло, не принесло бы никаких результатов. Видимых язв у нее не было, скорее всего это был старый нелеченый сифилис, который был и не заразный. На «кухню» она не допускалась, и вообще все шарахались от несчастной, а если она шла мимо, орали, чтобы убиралась поскорей. Оле с туберкулезом никто вообще ничего не мог сделать, не затыкать же ей рот?
Кто тогда попадал в больничную камеру, остаётся загадкой. Как-то раз глухонемая Ксюша опрокинула на себя кружку с кипящим маслом, в которой к тому же находился воткнутый в розетку кипятильник. Кроме ожога она получила удар током. Боль девочка испытала такую, что тут же рухнула на пол, как в кино, и закатила глаза так, что видны были только белки. Страшное зрелище. Ее живот и бедра тут же стали пунцовыми и покрылись волдырями прямо на глазах. Ксюшу стало трясти как в припадке, а мы просто стояли над ней, в ужасе раскрыв рты, и не знали что делать. Кто-то попытался приподнять ее, чтобы перенести на кровать, но несчастная издала такой стон, что все отпрянули. Стали биться в двери и звать на помощь врача. Ленивый охранник сказал писать заявление. За пачку сигарет согласился сходить за доктором.
Тот пришел, но заходить в камеру не стал
[10] и сказал:
— А что я могу? Что вы от меня хотите? Накройте мокрой тряпкой.
Кое-как мы выпросили у доктора таблетку аспирина, это максимум, на что приходилось рассчитывать в таких ситуациях. Укрыли бедную Ксюшу мокрой простыней, и она так и лежала на полу. Девушку трясло, и она что-то мычала в бреду, и страшно было то, что она даже не могла пожаловаться. Когда она пришла в себя, только молча смотрела на нас с мольбой, а мы сидели возле нее на грязном полу и рассказывали ей сказки. Так и дежурили подле Ксюшки по очереди дня три. Каждой из нас было так страшно, глядя на нее. Ведь это могло случиться с кем угодно, и участь была бы такой же — лежать на полу и мучиться от боли, словно умирающий зверь, до которого никому нет дела.
Это одна из самых невыносимых вещей — невозможность оказать помощь. Человек мог умирать при тебе, а ты ничего не в состоянии был сделать.
Видела я наркоманок, у которых все ноги и руки были в ужасных гнойных абсцессах. Они постоянно их расчесывали, и эти гнойные раны никогда не заживали. Выглядело это так, словно человек гниет. С этим тоже организму предстояло справляться самому.
От аппендицита реально можно было умереть. Если бы врач и пришел, то вряд ли стал бы осматривать больного, а насколько худо должно было стать человеку, чтобы ему вызвали скорую и уж тем более отвезли в больницу? Думаю, что никто бы не дожил.
Когда у кого-то прихватывал зуб, то многие долго терпели. Стойко сносили боль два-три дня, а потом сдавались. Писали заявление на удаление. Происходила процедура следующим образом: врач вызвал больного в коридор, засовывал ему в рот щипцы и, упираясь коленом в грудь пациента, вырывал больной зуб. Вот так просто — без анестезии и дезинфекции. Многие от боли падали в обморок, тогда их просто, подхватив под руки, заносили внутрь камеры и закрывали дверь. Как животных. Такое удаление зуба я наблюдала несколько раз. Представляю, какую боль они терпели, прежде чем пойти на эту процедуру. Теперь, помня об этом кошмаре, я навсегда зазубрила одну истину — заботиться о своем здоровье всегда, здесь и сейчас. Никогда не откладывать на завтра поход к зубному, ведь завтра может и не представиться такой возможности.
В оправдание доктора скажу, что ему пришлось отрастить толстую шкуру, без нее он бы просто свихнулся сам. Он не был плохим человеком, но переживать из-за каждого зэка не смог бы никто. Денег не было, лекарств не было, а больных было слишком много.
Как-то у одной женщины случился выкидыш, и открылось сильное кровотечение. Наш доктор сказал:
— Что вы хотите? Максимум, что я могу — принести ей тряпку.
Я видела у женщины под мышкой огромную опухоль, которая росла день ото дня, и из нее стал сочиться гной. Женя диагностировала это заболевание как «сучье вымя»
[11]. Я и не знала, что такое бывает. Никто, конечно, ничего не лечил, а доктор сказал:
— Единственный шанс у тебя, это поскорее отправиться в лагерь, там может, тебя подлечат.
Когда у нас еще были крысы, мы застукали одну, которая забралась на ногу к одной из сокамерниц. Женщина распорола ногу о кусок железки, торчащей из кровати, и, рана гноилась. Запах от нее был такой, что только крыс и привлекал.