Исповедь о женской тюрьме - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Агапеева cтр.№ 22

* * *

Конечно, были и другие заключенные, кроме наркоманов и воров, но подчеркну, что последние составляли восемьдесят процентов жителей тюрьмы. Причем умные и закоренелые попадались крайне редко, в основном эти несчастные были пойманы по глупости, неведению или нужде. За все мое пребывание в стенах тюрьмы, я практически не встречала особо опасных. Конечно, дело было еще и в том, что происходило разделение «первоходок» (тех, что попали сюда первый раз) и рецидивистов. Мы находились в разных камерах, и тетя Женя очень любила устрашающие рассказы о камере «второходок», как там все страшно и ужасно, хотя сама-то она там не бывала. Думаю, что раз уж ты не в первый раз попал в эти стены, то и опыт общения уже имеется, и ты не потеряешься и там. Это как навык, который используешь в каком-то деле.

Остальные двадцать процентов составляли убийцы (их, кстати, у нас в камере было четыре человека, одна из них глухая бабка, рядом с которой я лежала на третьем этаже}, разбойницы, бандитки (представителем данной статьи выступала тетя Женя), экономические преступницы, связанные с кражей у государства в особо крупных размерах. Последние всегда были очень приятные, интеллигентные и образованные. Им приходилось сложнее всего. Богатые, ухоженные и воспитанные женщины не могли здесь стать своими. Говорить на тюремном языке, ругаться и курить было для них недопустимо. Они принадлежали вообще к другому миру. Но не настолько, чтобы предоставить им отдельные апартаменты. Вот и приходилось этим женщинам соседствовать с нами. Так как статья эта была крайне тяжелой и светило им по десять лет без права досрочного освобождения, то их уважали и не задевали. Жили они себе тихо-мирно, ожидая приговора. Одна женщина, Аня, напоминала мышку — маленькая, худенькая, ее не было видно и слышно.

— Анечка за что же ты попала сюда? Я просто не представляю, что ты могла такого совершить, любопытствовала я.

— Ну… я на заводе работала…

— И что с завода можно украсть? Станок?

— У нас в станках использовались платиновые детали. Вот мы их и вынесли.

— Ого, — я даже не знала, что еще на это сказать.

— Зарплата на заводе копеечная, ее еще и не платили по полгода. А я одна с дочкой…

Аня всегда очень переживала за дочь:

— Да я для нее на все способна была. Главное, чтобы она была счастлива.

— И никто ведь не будет считать, что это просто кража, — вмешалась Женя. — Нет, украла она у государства — светит теперь Анечке десять лет.

— Кошмар, — сочувствовали все Ане, потому что нам казалось это ну очень несправедливым.

Мы считали, что обокрасть старушку — подло, а обворовать безликое государство, которое вынудило своих граждан пойти на преступление, — не грех. Разве не было политиков, обкрадывающих казну в крупных размерах? В то время как Аня, работая на государственном заводе, не получала зарплаты, и ее ребенок вынужден был голодать.

Когда Аня только попала в тюрьму, ее отправили в камеру со страшной смотрящей Тигрой, о которой ходили легенды.

— Аня, расскажи, как там, у Тигры тебе жилось. Она, правда, такая страшная? — просили мы.

— Да. Жилось там ужасно. Они в первый же день хотели у меня забрать всю передачу, а я не дала.

Я представила себе маленькую интеллигентную Анечку, противостоящую страшной и огромной рецидивистке Тигре.

— И что потом?

— Тогда они сказали, что ходят в туалет у них по очереди. Если ты в очереди за Тигрой, к примеру, то вперед нее не можешь пойти. А если она не идет, то хоть умри, но в туалет нельзя. Правда, очередь можно купить. Расценки сумасшедшие.

— Это и все ужасы?

— А что мало? Мне приходилось терпеть по нескольку часов.

— Понятно.

За спиной у Ани девчонки хихикали. Аня была невероятно прижимиста, ни с кем и ничем не делилась, хотя регулярно получала хорошие передачи. Всё собирала в огромные сумки и ждала отправки в лагерь. Немудрено, что в той камере придумали эту очередность, чтобы хоть как-то «разбаулить» Аню. В тот день, когда «платиновая» уходила из камеры, она не смогла сдвинуть сумку со скарбом с места. Мы потешались и отказывались ей помочь, но женщина все же смогла волоком оттащить сумку за дверь.

Иногда к нам попадали женщины и с необычными статьями, но крайне редко. Помню одну девушку, которой на рынке сунули фальшивую купюру, и она, испытывая нужду в деньгах, тоже решила на нее что-то купить. Вот и просидела она с нами за это три месяца и быстро отправилась в лагерь, получив три года. Бедолага так до конца и не поняла, за что ее посадили. Она так искренне удивлялась, что мы покатывались со смеху.

Во всех фильмах про тюрьму показывают худых угрюмых женщин с тяжелой судьбой способных на все. Но мы вовсе не были такими. Во-первых, все постоянно смеялись. Просто заливались смехом по любому поводу. В ходу была такая поговорка: «Кто был в тюрьме, тот в цирке не смеется». А чего киснуть? Самое плохое с нами уже произошло, и мы всегда искали причины для смеха. Это было сродни детскому лагерю, в который я часто ездила в детстве. Только и думаешь, как бы над кем-то подшутить. Новенькие всегда становились объектом шуток, была разработана целая система. Когда в камеру попадал новый человек, ему говорили, что надо попросить у тюрьмы «погоняло». Его отправляли на решку, и он должен был крикнуть:

— Тюрьма, тюрьма, дай погоняло, не лоховское, а воровское.

Охочие до шуток зэки тут же откликались, и сыпались равные смешные и обидные слова. Например, тебе кричали:

— Устрица.

А ты:

— Нет.

— Бахила.

— Нет.

— Птеродактиль.

— Нет.

— Гумно.

И так далее. Тут уж надо было умудриться из этого хаоса отхватить себе достойное погоняло, и какой-нибудь «зяблик» был не так уж плох. В тот день, когда я попала в камеру, ждали сантехников, и девчонкам было не до этого, так что мне очень повезло, что не пришлось позориться на решке на потеху публике. После того как ты соглашался с каким-то прозвищем, надо было отблагодарить тюрьму и спеть ей песню или стих рассказать.

Шутки были все те же, но с каждым выходило по- особенному. Мы смеялись все время. Над собой, над охранниками, над малолетками сверху, над анекдотами и рассказами. Казалось, что привычка смеяться просто засела в наших головах, и на любое происшествие мы заливались хохотом.

Обожали подкалывать охрану. Повешенный в камере был обычным делом, и хотя охранники часто видели подобные шуточки, каждый раз пугались. Один очень рьяный попкарь ^[4] просто обожал нас обыскивать, когда мы шли на прогулку. Если ему везло, и он находил маляву, то тут же на глазах у всех начинал ее читать, испытывая при этом невыразимый восторг. Конечно, его терпеть не могли во всех камерах, поэтому он был избранным объектом шуток. Мы писали какие-нибудь гадости и потом не очень умело у него на глазах якобы прятали это письмо. Он тут же летел, отбирал его и с упоением читал. Когда же до него доходило, что весь текст письма был о нем, его лицо вытягивалось, он с возмущением отбрасывал письмо, как гадюку, а мы давились от смеха. Он ничего не мог сделать нам, каждая строила невинную мину, и ему оставалось только захлебнуться немой яростью.