- Поэтому они всеми силами стараются этот электорат увеличить, — говорили мы.
* * *
Девчонки радостно встречали меня в камере, расспрашивая наперебой о моих делах. Мое дело намного отличалось от всего того, к чему привыкли обитатели тюрьмы. Здесь были замешаны и милиция с секретным заданием, и лучший адвокат города, и любимый человек, который не бросил, и продолжал писать любовные послания. Я приходила, и девочки требовали рассказать во всех подробностях о чем было письмо, как собака, что нового на свободе. Увлекательнейшая история для скучающих заключенных. Беда наша была только в том, что события развивались крайне медленно. Каждое событие происходило в лучшем случае раз в неделю, а то и в две.
Я рассказала об очной ставке, и, естественно, моего потерпевшего разделали под орех.
— Вот ведь чмо, — возмущались сокамерницы.
— Кто они, ты говоришь?
— УБОП. Спецподразделение «Сокол».
— Ой, я не могу, ткнуло дитя амбала спицей в жопу, и он уже в обмороке.
- Ага, защитники…
— Сейчас они не понять кто — защитники или бандиты.
— Ему медаль за это не выдали?
— А сколько раз ты его ткнула? Как он вообще?
— Да здоровый как бык, — ответила я. — Ткнула я его два или три раза, но исключительно потому, что он вообще не реагировал. Мне казалось, что я бьюсь в стену каменную, напоминала себе комара.
— Ну, еще бы, — сочувствовали подруги.
— И вообще я поняла — мужик есть мужик. Какой бы хилый он ни был, он всегда сильнее нас с вами будет. Когда один из них повернулся и отшвырнул меня, это было, как на аттракционе прокатиться: только сейчас стою рядом с ними, а потом — раз — уже лежу под деревом в нескольких метрах. Он одной огромной ручищей сгреб меня и отшвырнул, как куклу.
— Да, с мужиками драться бесполезно. Кто из нас не получал от них?
Девчонки, вспоминая, замолкали — у каждой была своя история, связанная с насилием.
Любой, находящийся в этих стенах, ненавидел своего потерпевшего. Терпилы были самыми низкими, подлыми, скверными людьми, написавшими заявление в милицию. Конечно, каждый из нас может оказаться как по одну, так и по другую сторону закона, но сказать по правде, большинство сидевших со мной женщин были просто потерявшимся в жизни. Зачем наполнять тюрьмы подобными «преступницами» просто неясно. Большая часть — мелкие кражи. Вплоть до абсолютно абсурдных. Например, одна женщина жила с матерью в доме. Мать умерла и по завещанию оставила дом другой дочери. Та явилась и выгнала из дома свою нерадивую сестру. В сестре взыграла обида, и она пробралась в дом и забрала банки с вареньем, которые сама же и наварила. А сестра написала на нее заявление. И вот эта воровка сидела вместе с нами полгода до суда. Ее потом отпустили, влепив условный срок, но полгода провести в тюрьме, в антисанитарии, за банку с вареньем? Таких было полным- полно.
Живой пример бездушности системы — Ксюша. Милейшая и добрейшая девушка. Она была старше меня года на два и глухонемая. Мы так толком и не поняли, за что ее посадили, то ли за кражу, то ли за употребление наркотиков, то ли за кражу под наркотиками. Но если бы хоть кто-то заглянул в ее глаза, то отказался бы от намерений предъявлять ей какие-то иски. Она была очень чуткой, вопреки своему недугу. Всегда готова прийти на помощь. Ходила и просто бескорыстно делала всем массаж. Абсолютно неутомимо могла хоть час массировать самые вонючие ноги. Если видела меня с тяжелой сумкой, спешила подхватить, помогала заправлять постели, убирала. Да если бы хоть половина людей была бы такой, как она, то мир стал бы идеален. Как с ней общались следователи? Вроде приглашали переводчика. Но как с ней могли общаться здесь в этих стенах? А если она заболеет и не сможет ничего объяснить? От нее отмахивались как от очередной неразрешимой проблемы.
Одна девочка, с которой мы близко подружились, взяла у своего отца корову. Конечно, красть корову нехорошо, но в их деревне в этом не было ничего зазорного. Отец был фермером, и его хозяйство насчитывало чуть ли не тысячу голов. Ехала она с этой коровой на рынок и попала в аварию. Результатом аварии стало сильнейшее сотрясение мозга, перелом обеих ног, даже потеря памяти. Пролежала она месяц в больнице, ей вставили спицы и отправили на нары, снабдив костылями. И вот это несчастье восемнадцати лет, с лысой забинтованной головой, на костылях взбирается на «второй этаж». Тетя Женя пожалела ее и не стала отправлять на третий. Как можно назвать такую систему правосудием? Причем сам отец бедной девочки, когда узнал, что корову взяла она, побежал забирать заявление, а ему отказали. Мол, факт кражи есть и неважно, что вы не против. Естественно, эта девочка не получала никакой медицинской помощи, никто не приходил ее осматривать, перевязывать.
проверять спицы. Никому не было дела до ее физических страданий. Зато правосудие свершилось!
Насколько я изучила закон, он не запрещает оставлять на свободе таких вот преступников. Мера пресечения вовсе не обязательно должна заключаться в определении под стражу. Ну оставьте под подпиской. Куда она на костылях убежит? Неужели она представляет такую угрозу для общества? Наложите штраф. Отправьте воровку банок на общественные работы, пусть принесет пользу обществу. А ведь государство еще и содержать ее должно.
Никогда не поменяется мой взгляд на таких вот девушек. Я испытывала к ним только сострадание. Никто из них не был по своей сути закоренелой преступницей, просто не повезло в жизни. За каждой стояла своя история, чаще всего грустная.
Вторая половина наших сокамерниц состояла из наркоманок. Эти вообще вред могли причинить исключительно себе. Только оказавшись с этими женщинами под одной крышей, я узнала, что травить себя запрещено законом. Может, в какой-то мере это и правильно, но ведь если человек захочет покончить жизнь самоубийством, его же не посадят в тюрьму. У нас в стране его вообще никуда не посадят. Думаю, что здесь опять же пресловутый денежный вопрос. Куда как проще и дешевле посадить наркоманку в тюрьму, чем лечить ее и запирать в лечебнице. Да и нет у нас таких вот государственных лечебниц. Нет у нас и обществ анонимных наркоманов, некому им помогать. Поэтому куда девать? В тюрьму. Они испытывали здесь поначалу сильные муки, их «ломало», они дергались на кроватях и бредили. Когда этих несчастных запирали вместе с нами, никто ведь не думал о безопасности остальных. Люди без своего наркотика начинали сходить с ума, проявлять агрессию, бросаться на нас, теряя человеческий облик. У каждой это происходило по-разному. Некоторые вообще почти не испытывали ломки, это был скорее просто психологический дискомфорт (но кто из нас не испытывал его, попадая сюда?), некоторые просто тихонько лежали и стонали, иные буйствовали. Сражаться с этими буйными предоставляли лично нам, начальство не интересовали наши трудности. Вот тут-то становилось радостно, что я нахожусь на втором этаже, недоступная буйным наркоманкам. Конечно, достать они могли и здесь, но чаще всего доставалось именно тем, кто был внизу. Так как таких непосед уложить было невозможно, они слонялись внизу, не в силах найти себе место.