Язык его пропавшей жены - читать онлайн книгу. Автор: Александр Трапезников cтр.№ 52

— Джиффи считал, что германские руны были введены в употребление аккадской царицей Туатаной, «вещей девой» и жрицей солярного культа. У Гомера эта же Туатана описывается как царица амазонок по имени Антиопа. Она была безначально мудра. И поведала своим подданным тайну рун, употребляемых при общении с богами. Таким образом, руническое письмо предшествовало алфавитному, которое появилось в эпоху египетских гиксосов. Джиффи объясняет это тем, что гиксосы и прочие «народы моря» были также выходцами из Аккада, колыбели всех языков, образованных от смешения изначального аккадского языка аккадского с языками иных народов. Это, по сути, тождественно образованию чаромути, по версии Лукашевича.

— А что это за «народы моря» такие? — спросила Марина.

— Это условное обозначение племен или народов, первоначально обитавших, возможно, на Балканском полуострове или в Малой Азии, — пояснил Велемир Радомирович. — Упоминание о них имеется в египетских источниках. Финикия также испытала это нашествие «народов моря». А финикийцы ведь создали буквенное консонантное письмо — одно из самых древнейших в мире, которое, по официально принятой в настоящее время версии, считается родоначальником всех видов алфавитного письма. Но первое, на что тут хочется обратить особое внимание, это то, что время появления финикийского фонетического алфавита совпадает со временем нашествия «народов моря», которое историки увязывают с Троянской войной.

— Опять Троя! — с деланным ужасом произнес Вадим.

— Опять. А потому, что «народы моря» и принесли финикийцам письменность. А не они сами ее выдумали. О чем это говорит? Этнически финикийцы принадлежали к ханаанской ветви европеоидных протославянских племен. И все свои навыки кораблестроения и мореходства, как и большую часть культуры, включая письменность, почерпнули, или унаследовали из общего протославянского единства. Кстати, все древнейшие артефакты письменности в материковой Италии принадлежат этрускам, и которые тоже пришли откуда-то из Малой Азии, а по ряду версий даже являлись, как и элимы, выходцами из Трои…

— Все они, — помолчав, добавил он, — мигрировали в XII веке до нашей эры из Малой Азии и нападали на Египет. По-видимому, данные народы представляли собой остатки автохтонного населения западного и юго-западного побережья Малой Азии, обитавшего в ней до завоевания ее хеттами, греками и хурритами. Пеласги также упоминаются в ряде источников как догреческое население Греции. Таким образом, получается, что народы, покинувшие Трою, или, точнее, Троаду, могли иметь самое прямое отношение и к «народам моря». Да, по сути, ими и были.

— Славянами, то есть, — сделал вывод Иван.

— Да. А историю смешения языков Джиффи излагает так. Около четырех тысяч лет назад эта самая царица-жрица Туатана распорядилась о том, чтобы подвластные ей аккадцы начали переселяться в другие страны. Армии гиксосов под руководством Киана отправились завоевывать вавилонский Багдад. На военных штандартах дорийцев и палестинцев было изображение аккадского Бога Дагана, а доблестные амазонки сражались с греками — как носителями той культуры, которую Джиффи именует «аккадской», либо «праиндоевропейской». Но мы-то теперь знаем, что эта культура тоже протославянская.

— Спор славян между собой, почти по Пушкину, — усмехнулся Гаршин.

— Ну, приблизительно так, если полностью принимать гипотезы Лукашевича, Чудинова, Гриневича и других. Борьба между вавилонским Мардуком и Туатаной завершилась расчленение последней и созданием нашего мира. Это есть праобраз большинства всех религиозных конфликтов, происходящих сначала между индо- и древнеевропейцами, а затем, после ликвидации последних, — внутри индоевропейской религии. И на стыке её с религией семитической, многое от неё почерпнувшей. Около III тысячелетия до нашей эры весь индоевропейский мир чётко распался на две фатальные половины, первая из которых признавала Богами Дэвов, изрекая проклятия в адрес Ахуров, тогда как вторая, наоборот, почитала Асуров, именуя их «Ахурами», что совершенно одно и то же, и изрекая проклятия в адрес Дэвов. К слову сказать, русский язык сохранил нам как асурическое отношение к мертвецам («Царствия им небесного!»), так и типично дэваическое. Это когда провинившегося, но ещё живого человека, посылают куда-нибудь, матом, дабы он переродился в новом и лучшем виде.

— А в результате чего асуриты превратились в сатанистов для «дэваитов», а дэваиты — в тех же самых соответственно для асуритов, — снова подвёл черту сообразительный Иван.

— Последнее даже более верно, — подтвердил Толбуев. — Так как традиции дэвопоклонников были намного терпимее, нежели строгие аскеты Ирана, видевшие мир как арену борьбы только лишь двух начал — «Чёрного» и «Белого». Именно по этой причине одно из имён «Демона гневливости», перекочевавшее в библейскую книгу Товит под видом «сына Сатаны Асмодея», происходит из авестийского имени «Эшма дэва» — то есть, ругательства, изобретённого асуритами для «сатанизации» одного из Дэвов. Так «Бело-бог» стал «Ваалом», поводом для ругательств библейских пророков, мысливших, в целом, по принципу асуризма. А чтобы проверить это, достаточно открыть «Кодекс против Дэвов», относящийся к главнейшим частям Авесты. И понять, что раскол между асуритами Ирана и индийскими, а также славяно-балто-элладскими дэваитами был серьёзнейшим эпизодом всей древнейшей истории религии. Это, фактически, поворотный момент, после которого религия индоевропейцев раскалывается надвое. Кроме того, именно в это время появляется «сатанизм».

— Давно бы уж пора! — вздохнул Вадим.

— Зная всё это, — не обращая на него внимания, промолвил Велемир Радомирович, — нам уже проще будет разобраться в той невнятице с легендой о «Ваале и Белобоге», о которой в связи с культом ассирийского Бела повествует Платон Лукашевич. По его версии, славянский Белобог — это и есть ассиро-вавилонский Бог Бел, ставший позднее библейским «Ваалом». Со ссылками на Геродота и моего старого приятеля Диодора Сицилийского Лукашевич добавляет, что греки почитали Бел-Бога под именем «Зевс», а латиняне звали его — «Юпитер».

— А он действительно ваш приятель? — спросила Марина.

— А как же! В одни термы с римскими блудницами ходили. Но добавлю также, что в последнее время сама типично асурическая проблематика «Белобога и Чернобога» как враждебных друг другу Богов, стала особенно модной. Круг российских мифологов, публикующих сборники «Мифы и магия индоевропейцев» широк и гламурен. Они стремятся с усердием доказать, что религия Древней Руси сводилась к простому дуализму. К противопоставлению Белого Бога — Чёрному. При этом последнего, как правило, усиленно демонизируют, тогда как первого (и без того, впрочем, белого) — всё более обеляют.

— Но с появлением на Руси христианства солнечный культ Белобога никуда не девался, — заспорил вдруг Гаршин. — Тот же Перун еще очень и очень моден. А Илию-пророка вообще представляют как своего рода «Перуна во Христе».

— Да, согласен. Я познакомлю вас в Юрьевце с одним замечательным во всех отношениях язычником. Но именно так рождалась складная система, в дополнение к которой не хватало лишь тождества Чернобога и Велеса, а также истории конфликта между Ильёй и святым Николой, этим народным «Велесом во Христе». Но этого шага не сделали лишь потому, что у Велеса в имени обнаружилось явное сходство именно с Белобогом — объяснение этого факта требовало жертвы, то есть, отказа от «чёрно-белого мышления». При таком понимании под Белом нужно понимать не конкретного Бога, а, скорее, сам принцип Божественности — некий космический закон, который в германской традиции ирминизма связывался с Бальдром.