День за днем они медленно пересекали обширный, постоянно обновляющийся диск моря. Когда «Диана» на четырех узлах приближалась к тропику Козерога, и капитан Обри закончил службу словами «во веки веков, аминь», они вполне могли относиться и к этому плаванию. Море, море и еще больше моря, ни начала, ни конца, как у всего земного шара.
Но это мягкое, будто бы вечное однообразие оставляло время для занятий, отложенных в сторону или заброшенных. Джек и Стивен вернулись к музыке, играя иногда даже во время ночной вахты. Малайский Стивена так усовершенствовался, что он видел сны на нем. И, как требовал долг, Джек вернулся к улучшению навыков мичманов в навигации, тонкостях астрономии, математики, и конечно же, морского дела. В этом и он, и ученики достигали неплохих успехов, чего нельзя было сказать об их слабых местах — общих знаниях и начитанности.
Оценивая дневник юного Флеминга, Джек заметил:
— Что ж, написано довольно неплохо, но боюсь, ваш отец останется недоволен таким стилем.
Мистер Флеминг был выдающимся естествоиспытателем, членом Королевского общества, и славился элегантностью слога.
— Например, я не уверен, что фраза «мы сотоварищи раздернули мантыль-тали» верна с точки зрения грамматики. Но это мы пропустим... Что вам известно о последней американской войне?
— Немногое, сэр, кроме того, что к ней присоединились французы и испанцы, за что получили от нас по заслугам.
— Истинная правда. Знаете, как она началась?
— Да, сэр. Дело было в чае, они решили не платить пошлины на него. Они назвали это «Нет размножению без совокупления» и выкинули чай в бостонскую гавань.
Джек нахмурился, подумал и согласился:
— Ну что ж, в любом случае на море в тот раз они почти ничего не добились.
После этого он перешел к необходимым поправкам на наклонение горизонта и рефракцию, столь важные при наблюдениях Луны (с этими он был досконально знаком), но вечером, настраивая скрипку, поинтересовался:
— Стивен, какой лозунг был у американцев в 1775-м?
— Нет налогам без представительства.
— Ничего про совокупление?
— Абсолютно ничего. В то время американцы в своей массе выступали за совокупление.
— Он не мог быть «Нет размножению без совокупления»?
— Мой дорогой, это старинный девиз естествоиспытателей, восходит еще к Аристотелю, и вообще-то неверный. Только подумай, ведь гидра и ее родичи могут размножаться без каких-либо сексуальных действий. Левенгук уже давным-давно это доказал, но самые упертые повторяют этот клич, будто стая попугаев.
— Ну, к черту налоги в любом случае. Может, возьмемся за анданте?
Фокс также вернулся к прежнему образу жизни. Мор среди его оставшегося скота покончил с взаимными приглашениями на обед — он не принимал приглашения, на которые не мог ответить. Но они все же иногда играли в вист, а когда погода улучшилась и стала ясной, он дважды в день появлялся на квартердеке, прогуливаясь вместе со своим молчаливым компаньоном поутру и соревнуясь в стрельбе со Стивеном (теперь равным соперником) после обеда, особенно при спокойном море, когда бутылка могла уплыть далеко. Вернулся он и к частым медицинским консультациям.
В пятницу, например, после того как они прошли тропик Козерога без единой капли дождя, что бы ни говорил штурман (хотя пурпурно-черные облака виднелись далеко к западу и из них лились потоки воды), он послал чопорную записку, спрашивая, может ли снова воспользоваться благорасположением доктора Мэтьюрина после обеда. Стивен уже давно решил, что если они собираются поддерживать приемлемые отношения и сотрудничать в Пуло Прабанге, то в этих ограниченных условиях должны как можно реже видеть друг друга. Был он убежден и в том, что жалобы Фокса — всего лишь умственный голод и, на определенном уровне, сильная жажда общения — на берегу он очень компанейский или, по крайней мере, общительный человек. Но, размышлял Мэтьюрин, сидя под солнцем на станке кормовой карронады с книгой на колене, правила приличия не позволяют отказать в профессиональном совете.
И Джек Обри, и Фокс прогуливались перед обедом, Джек — на наветренной стороне квартердека, а Фокс и Эдвардс, в самом начале плавания выучившие святость флотских обычаев — на другой. Со своего места Стивен мог изучать обоих. В очередной раз ум его вернулся к вопросу прямоты — добродетели, очень высоко им ценимой в других (хотя временами его охватывали болезненные сомнения насчет его самого), и сейчас он размышлял именно о прямоте как о состоянии, о целостности. Джек казался ему удачным примером. Он был максимально лишен склонности к самокопанию, и за все годы Стивен ни разу не видел, чтобы Обри играл роль.
Фокс, с другой стороны, более-менее постоянно обитал на сцене, играя роль важной фигуры, внушительного человека, обладателя исключительных достоинств. Само собой, он до определенной степени таким и был, но редко оставлял это без внимания. Он жаждал признания. В его представлении не было ничего грубо очевидного или наигранного. Он никогда, если пользоваться выражением нижней палубы, не перетягивал узел. С точки зрения Стивена, его игра стала уже полностью бессознательной, но в длинном плавании она стала из-за своей непрерывности очевидной. Периодически реакция посланника на реальный или воображаемый недостаток уважения делали ее еще более явной. Фокс не искал популярности, хотя мог быть приятным собеседником если хотел, и ему нравилось, когда он нравится. Желал он превосходства и уважения вследствие превосходства. Для человека такого ума добивался он этого удивительно неумело. На многих, в первую очередь рядовых матросов «Дианы», это не производило впечатления.
Трубача на фрегате не было, но имелся морской пехотинец, славно и живо играющий на барабане. Сейчас, как только пробило четыре склянки, он отстучал «Ростбиф старой Англии», созывая офицеров на обед. Все, кто имел право спуститься вниз, поспешили в кают-компанию, оставив Джека почти в одиночестве — гостей он сегодня не приглашал. Капитан продолжил ходить туда-сюда, сложив руки за спиной, в глубоких раздумьях. В пять склянок (Джек обедал раньше большинства капитанов) он выбрался из грез, поймал взгляд Стивена и поинтересовался:
— Пошли в каюту? Там нас ждет последняя овца по кличке Агнес.
— Больше скота не осталось, — заметил он, когда Киллик унес прочь кости, а Ахмед сменил блюда. — Завтра останемся с корабельными припасами — солонина, да еще вымоченная за бортом, потому что надо сократить выдачу пресной воды. Не будем ее тратить ни на вымачивание мяса, ни на стирку, не будет и бачка с питьевой водой. Скажу об этом матросам, а чтобы их утешить — якобы случайно организую вечером танцы.
Когда друзья остались наедине с кофе, Стивен нарушил длинную задумчивую паузу вопросом:
— Ты помнишь, я как-то сказал про Клонферта, что для него правдой было то, во что он мог заставить поверить окружающих?
Лорд Клонферт служил капитаном одного из кораблей в эскадре, которую Джек, будучи коммодором, возглавлял в ходе маврикийской кампании. Миссия на Маврикий оказалась для Клонферта фатальной, он отличался живым воображением, но в себя не верил. Джеку понадобилось несколько мгновений, чтобы его вспомнить.