В Пафосе они сняли квартирку-студию на втором этаже трехэтажного жилого дома во второй линии от моря. Пешком ходили на пляж, валялись на белом песке, учили девочек плавать, пока обосновавшийся здесь лет пять назад должник Алехина Слава Рабинович выправлял им всем новые документы.
В 2000-х годах Рабинович, бывший при совке школьным учителем математики по имени Всеволод Израилевич Гиммельфарб, сколотил себе состояние на рынке дипломатических, а при очень большом желании и иностранных паспортов и виз. Как ему это удавалось, оставалось тайной для всех, но паспорта и визы, которыми торговал Сева Сруль, как его тогда называли московские менты, были — комар носа не подточит. Имена, отчества, фамилии и даты рождения в них были, разумеется, фальшивые, но сами документы — бланки — настоящие. И печати тоже. Первый такой документ он выправил сам себе, ради эксперимента, навсегда перелогинившись, как сказали бы теперь, в Вячеслава Эммануиловича Рабиновича, а дальше пошло-поехало…
Новоиспеченный Рабинович прикупил себе домик в Пафосе, переехал на Кипр, получил гражданство, но бизнес свой не закрыл, а, наоборот, развил, превратив в настоящее «турбюро для избранных». Очень состоятельные клиенты, по разным причинам нуждавшиеся в смене личности, приезжали с заказами к нему на Кипр. Чекисты достать его отчего-то не стремились. Более того, по подозрению Алехина, они сами — порой лично, а возможно, и корпоративно (тут очень тонкая грань) — пользовались его услугами.
Бежал же Рабинович с родины неспроста — после того как гастролеры из Абхазии похитили его младшего сына, семилетнего Давидика, а Алехин вернул ему сына живым и невредимым, лично завалив двоих уродов и отправив остальных горячих кавказских парней на зону остудиться. Напуганный до крайности Рабинович не стал дожидаться ни суда, ни следующего раза, а выбрал, как Галич, свободу. И заодно и ПМЖ на Кипре. Для суда над абреками хватило и других эпизодов.
И вот теперь пришел Славин черед выручать спасителя своего чада.
Без всяких анекдотических прибауток и акцента, несмотря на обе его фамилии и происхождение, Рабинович объяснил Алехину, что не возьмет с него, боже упаси, ни копейки, кроме гонорара чиновникам, «вовлеченным в процесс», то есть на круг двести сорок две тысячи триста восемьдесят семь долларов, копейка в копейку, учитывая срочность, статус виз и количество паспортов.
Алехин пожал Славе руку и выдал названную сумму. Это были действительно копейки по сравнению с гонораром «официальным и не очень» лицам за легализацию остальных алехинских денег и открытие шести номерных счетов в четырех странах. Там тоже были задействованы должники Алехина, которым он доверял и которые божились, что не возьмут себе ни цента, только… Нужно было немного подождать — в данном случае не больше месяца.
И они терпеливо ждали. Спали все вчетвером в одной постели, которая занимала полквартиры. Вечером сидели на балконе — в лоджии — в лучах мягкого кипрского заката. Дети пили виноградный сок, а родители — вино из вяленого винограда — «Камандарию», рецепт которой, опять же согласно национальному мифу, принадлежал крестоносцам, отдыхавшим и залечивавшим раны на острове после крестовых походов.
— Словно сок солнечный пьешь, — говорила Лена с улыбкой. — Сразу в кровь. И сразу так тепло внутри.
Они занимались любовью украдкой в ванной, ночью, пока дети спали, и оба чувствовали, что в их жизни не было более сладостных моментов абсолютного счастья, полного нежности и любви.
Еще вспомнилось Алехину во сне, как они взяли напрокат старый «Лэнд Крузер» с ручной коробкой передач и поехали на нем в горы, в монастырь, по серпантину, обсаженному сначала виноградниками, а затем кедровым бором. В монастыре ели белый мягкий марципан из баночек, которые вручную закатывали сами монахи.
На обратном пути Алехин забыл снять машину с ручника, на половине пути вниз тормоза раскалились и отключились. Сергею удалось остановить джип при помощи манипуляций с передачами, но на горной площадке пришлось ждать около часа, пока тормоза остынут и снова заработают. В ожидании они гуляли вчетвером неподалеку среди душистых кедров, у которых смола пахла ладаном. Девочки бегали вокруг деревьев друг за другом, визжали и собирали шишки. Они с женой сплели пальцы рук и не разжимали их. На этой высоте жары уже не было. Прямо перед ними внизу сверкало изумрудами море, а воздух был так наполнен густым свежим ароматом кедровой смолы и хвои, что, казалось, они купаются в нем, как в морском прибое.
— Я люблю тебя, родной, — тихо прошептала Лена. — Люблю больше всего на свете. Я… просто не смогу без тебя жить.
— И я, — ответил Сергей.
— Не волнуйся, — прошептала она. — Все будет хорошо. Мне сегодня приснился хороший сон.
Лена не смогла рассказать Сергею о том, что там было в этом сне, потому что он «закрыл ей рот горячим поцелуем». Девчонки щебетали и смеялись где-то неподалеку, а они никак не могли оторваться друг от друга. Это был действительно горячий и самый длинный поцелуй в их жизни. Длиннее уже не будет.
Тормоза остыли. Они спустились вниз. У дома в «Мерседесе» их ждал не на шутку встревоженный Слава. Лена с девочками поднялись в квартиру, а Сергей сел в машину к Славе. От кондиционера в салоне стоял антарктический дубак, но через пару минут Сергею стало душно и жарко. Едва поздоровавшись, Слава сказал, что люди Книжника прилетели в Ларнаку.
— Восемь человек, — сообщил он. — Из аэропорта в гостиницу ехали на четырех тачках. В «Юропкаре» в аэропорту взяли.
— Ты уверен, что это люди Книжника?
— Уверен. У меня в аэропорту свои дежурят. Встречают рейсы из России-матушки раз в день, на случай нечаянных гостей. Витя, мой человек с опытом и двумя ходками, опознал двух из них как бойцов Книжника.
Алехину стало совсем жарко.
— Что ты предлагаешь? — спросил он, хотя заранее знал ответ.
— Вот документы с визами, — Рабинович протянул ему пакет. И скороговоркой, хоть и подробно, объяснил, что для Лены с девочками один комплект — на Анастасию Ярмольник, с английской визой и видом на жительство. Для самого Алехина два паспорта — американский и российский с грин-картой, американские права для обоих комплектов и карточки с номерами соцстрахования.
— Может, не надо было американский? — спросил Алехин, словно можно было еще поторговаться, поехать назад в «магазин» и поменять на другой. — Стрёмно как-то. Я там не был ни разу. И говорю с акцентом. Со школы не практиковался.
— Поверь мне на слово, Сережа, — у Рабиновича прямо на глазах покраснело лицо и появилась одышка, — в Америке половина населения по-английски говорит с таким акцентом, что ты закачаешься. Там для жизни главное, чтобы деньги были и корочка с твоей мордой лица на ней. В смысле, водительские права — главный документ внутри страны. А кто ты там и что ты, на это всем насрать с высокой статуи Свободы. Вот, к примеру, это карточка страхования только для проформы. Там просто имя и номер, даже фото нет. Ее с собой таскать не надо, номер нужно знать наизусть. Как и паспорт. Тот вообще только для поездок за границу нужен. Не как у нас, то есть у вас. То есть у них уже теперь…