Он закашлялся, чтобы прочистить горло, и, как мог, отрапортовал:
— Разрешите доложить. В Донецкой области плохо работает ГЛОНАСС…
— Правда? Что вы говорите! — казалось, старший обрадовался, услышав это признание. — А где он вообще хорошо работает, ваш ГЛОНАСС? На Марсе? На Луне? Придурки ваши — они что, в конце концов, за целый день не могли разобраться, где находится стартовая позиция?!
— Разобрались, но не сразу. Это поле рядом с населенным пунктом Первомайский. Но после опроса местного населения и сопровождавших их ополченцев они оказались сначала в другом Первомайском. Их в Донецкой области, как выяснилось, шесть. Пока искали нужный, время шло. Когда нашли, не успели приспособиться к местности. Азимут был один, а эшелоны разные. Из двух целей выбрали неправильную.
— А вы не знали, что будет две цели?
— Не знали. Лондонский с задержкой вышел. Диспетчеры ему и аэрофлотовскому высóты в процессе полета поменяли, а азимуты те же оставили. Нас не предупредили. Нас же там нет.
— Это вы сейчас в мой огород передразниваетесь? Про нас там нет?
— Нет, нет. Я… Я… хотел объяснить, почему нас не предупредили.
— Но вы хотя бы знали, что там шесть Первомайских?
— Знали. Но они не знали. То есть знали, но ошиблись. Я же говорю, ГЛОНАСС…
— Ага. Значит, ГЛОНАСС виноват! Это ГЛОНАСС, значит, сбил самолет, так выходит?
— Не совсем так, — у министра начала кружиться голова. — Мы, конечно, сбили. Но стреляли правильно.
— Стреляли правильно, а попали не туда? Так, так, — тут старший, наконец, понял, что не сходится в путаных объяснениях министра. — Я вот, честно, не понимаю, какое отношение имеют шесть Первомайских к тому, что сбили не тот самолет, если, как вы утверждаете, стреляли правильно.
На этом месте министру следовало бы доложить старшему, что для того, чтобы корректно, по всем правилам произвести пуск, расчету необходимо некоторое время и усилия, чтобы привыкнуть, прижиться к местности, определить на локаторе реперные точки — скалы, терриконы, холмы, здания, строения, башни, лес и т. д. То есть отсечь на радаре все лишнее, что поначалу может цеплять глаз на предельно малой высоте. Именно это полчаса назад объяснил министру, бывшему пожарнику, генерал-лейтенант Троекуров, начальник ПВО и доктор военных наук, который приехал в ставку вместе с ним и томился теперь в «предбаннике». Министру тогда показалось, что он понял, но теперь понял, что не понял. Из расстроенной его головы даже вылетело, что такое азимут. В обычной ситуации Вадим Вадимыч, выслушивая доклад министра, мог бы, как и сам министр, изобразить умного, покачать головой, понимающе пошевелить губами, да и дело с концом. Ну как бы один начальник докладывает другому, более старшему начальнику то, что сам не совсем понял. Старший тоже не понимает, но делает вид, что понял. Два минуса рождают плюс. Разбор полетов состоялся. Все довольны. Но это в обычной ситуации. В этот раз ситуация, однако, была совсем не обычной. Более того, в каком-то смысле экстраординарной.
Вадим Вадимыч не захотел просто изображать умного и шевелить губами. Он и так был умный. Он хотел понять, что произошло, и требовал разумных объяснений.
В обычной ситуации министру следовало бы позвать Троекурова, но даже тогда это было бы стыдно и неудобно. Словно расписаться в своей некомпетентности. Сейчас же вызов Троекурова был смерти подобен, и, скорее всего, командующий ПВО в этом случае вышел бы из бункера уже в должности министра.
— Вы правы, — окончательно запутавшийся в реперных точках своей головы министр очень пожалел, что вообще заговорил о логистике, о Первомайском и о ГЛОНАССе, не разобравшись в предмете. — Не имеют. Не имеют Первомайские отношения. Я к слову, просто. Рассказал о трудностях на месте, так сказать. Общая картина. Диспозиция…
— Да уж, картина! Картина маслом! Диспозиция! Это я все понимаю. Я не понимаю, почему вы, скажем, за час до пуска не поинтересовались, какова картина и диспозиция в воздухе.
— Нас не предупредили.
— Вы министр обороны! — почти перешел на крик старший. — Вас жареный петух должен в жопу клюнуть, чтобы предупредить? Как в сорок первом?
Министр молчал. Он не знал, что сказать. По всему выходило, что виноват он. Зря он выгораживал расчет. А впрочем, в любом случае виноват будет он.
— Но объективно, рейс «Аэрофлота» тысяча двести восемьдесят девять летел в это время выше, а MA-71, соответственно, ниже, — министр уже понимал, что его ничего не спасет и что выхода нет. — Он и стал объектом целеуказания. То есть, я хочу сказать, стреляли правильно, а… попали не туда. Ну, то есть сбили не то.
— То, не то! — повысив голос на октаву, почти прокричал старший, так что присутствующие инстинктивно схватились за уши. — Молодец, б…дь! И про рейсы мы теперь все знаем, и про компании! Скажите еще для большей ясности, что рейс был Москва — Ларнака. Сто пятьдесят девять пассажиров вместе с экипажем! Вы совсем идиот?! Вы понимаете, что убили на сто пятьдесят человек больше, чем, чем…
Старший осекся и не закончил фразу. Он сунул руку под стол, достал оттуда какой-то тяжелый металлический предмет и одним движением руки катнул по гладкой поверхности стола опешившему министру, оба соседа которого сразу же отодвинулись от него как можно дальше.
— Да, дорогой, вы угадали, — кивнул старший, и в голосе его, словно вилка по стеклу, звякнул металл. — Это не ГЛОНАСС. Это — ПМ. Пистолет Макарова. Он сбоев не дает и везде, в отличие от ГЛОНАССА, работает хорошо. В нем один-единственный патрон. И это не русская рулетка. Патрон уже в патроннике. Вы знаете, что делать, если с предохранителя не забудете снять. Вы человек чести, не правда ли? Ну что ж, надеюсь, я в вас не ошибся, — с этими словами старший встал и направился к двери. У двери остановился и, обернувшись, обратился к двум другим онемевшим и словно окаменевшим свидетелям происходящего: — Господа, а вам что, особое приглашение? Или вы хотите составить компанию господину министру?
Когда дверь за вышедшими закрылась и министр остался один на один с вороненым пистолетом, лежавшим перед ним на столе, он несколько минут тупо сидел без движения, не в силах поверить в происходящее. Он бы все отдал сейчас, только чтобы каким-нибудь волшебным образом исчезнуть из Москвы — навсегда. Просто испариться — сгинуть без следа, как только что сгинули почти триста пассажиров этого злосчастного самолета, оказавшегося не в то время не в том месте.
Министру вдруг жутко захотелось вернуться в свою родную пожарку в Улан-Удэ. А оттуда выдвинуться по бескрайнему холодному Байкалу на катере «Орленок-2» на север, в Хакуссы, окунуться в горячую речку, вытекающую кипятком прямо из родонового источника, открытого еще казаками петровских времен, закрыть глаза, забыть обо всем и раствориться в волшебной воде, ласкающей мягкими зелеными водорослями его усталое бренное тело и незаметно проникающей внутрь аж до самых костей…
Резко схватив пистолет со стола, он снял предохранитель, взвел курок, сунул ствол в рот, закашлялся, вытащил, сблевал на поверхность стола то, что еще оставалось в желудке от утренних бутербродов с икрой, приложил ствол к виску и нажал на спуск…