С этими словами Алехин протянул фельдшеру руку. Ваня принялся благодарно жать ее.
— Давайте, я вам ранку обработаю, — от избытка чувств предложил он, поглядев на лоб Алехина. — Перекисью. Я мигом.
Ваня принес из пункта ватку и пузырек с перекисью, протер Алехин рану и достал из кармана ключи от «Москвича».
— А вы откуда едете? — вдруг спросил он.
Алехин молча показал большим пальцем правой руки себе за спину.
— Понятно, — кивнул Ваня. Он понял, что с вопросами лучше завязать, но напоследок не удержался: — А теперь куда?
Алехин молча ткнул указательным пальцем той же руки вперед.
— Вас понял, — улыбался и продолжал кивать Ваня. — Ровной дороги.
— Да, вот еще что, — сказал Алехин. — Ты ничего не видел и не слышал. Так ведь?
Он посмотрел на Краснова взглядом, от которого тому стало не по себе. Фельдшер почувствовал себя бутылочкой перекиси на верхней полке холодильника «Саратов».
— Конечно! — Ваня уже заметил красивую рыжую девушку, которая успела выйти из автомобиля и внимательно рассматривала свое лицо в разбитом боковом зеркале. — Не вопрос!..
Алехин и Краснов обменялись ключами.
Сергей еще раз зашел в смотровую. Постоял над телом Грымова.
«Интересно, — подумал он. — Вот лежи я сейчас на твоем месте, я… Может, уже встретился бы с ними? Или…»
Помолчал еще несколько секунд, тихо сказал:
— Короче, прости, Миша, — и вышел на улицу.
Ваня тактично ждал снаружи.
«Москвич» завелся с пол-оборота. Беглецы перенесли туда вещи и уехали.
Краснов помахал им вслед. Мысленно извинился перед дедушкой и отцом, перекрестился. Потом, словно от удара током, подскочил, бросился в смотровую, рывком открыл верхний ящик тумбочки — и облегченно выдохнул. Деньги на месте.
Он еще раз перекрестился, взял с тумбочки телефон и начал набирать номер. Но после двух цифр остановился и положил телефон обратно на тумбочку. Вышел, обошел здание, скрылся в сарае и через пару минут вернулся. В руках у него было две лопаты — штыковая и совковая.
С большой дороги вновь раздавался грохот танков…
Ростов-на-Дону. Август
— Завтра в час дня машина будет у отеля, — сказал Гена Филимонов, по кличке Гитлер, когда закончил разговор с каким-то Гогой по телефону. — «Шкода Октавия». Семилетка. Состояние отличное, Сергей Михайлович. Все тип-топ. Номера будут не курские, а воронежские. Соседняя область. Они там как родные. В глаза не бросаются. Курск — Воронеж — хрен догонишь. Номера реальные — не туфта. Люди проверенные. Давно с ними работаю.
Гитлер суетился. Больше чем нужно. Алехин обратил внимание, как часто тот облизывает языком сухие губы. Как у него дрожали руки, когда деньги принимал и укладывал их при нем в платяной шкаф. Алехин даже на кухню вышел, чтобы его не смущать.
— Хорошо. Договорились, — сказал Сергей. — Давай прощаться. Спасибо тебе за военный билет. Может, еще пригодится где.
Филимонов, как обещал, сделал военный билет. От настоящего не отличишь. И даже карточку как-то омолодил. Профи.
«Но что-то этот профи уж непривычно дерганый какой-то, — пронеслось у Алехина в голове. — Да и глаза его, когда мне дверь открыл. Словно привидение увидел… Похоже, не ждал».
Он обнял Гитлера крепче, чем нужно, когда прощались. И ему показалось, что он услышал, как у того бьется сердце.
— Звоните, если что, — скороговоркой пробормотал Гитлер, пока стоял в дверях, ожидая, когда за Алехиным закроются двери лифта.
Сергей ничего не сказал Гене про Джейн. Лишняя информация. Чем меньше тот будет знать, тем лучше.
Они так и не доехали до города на фельдшерском «Москвиче» — мотор накрылся. Таксист привез их в отель «Эрмитаж». Четыре звезды. На улице Ульянова. Сняли не один номер, а два, оба на имя Джейн. Она осталась в своем. Ей нужно было связаться с редакцией, с Островской, да и прийти в себя после боевика с погоней.
Они попрощались до утра. Той ночи в Донецке словно и не было. Словно вообще ничего не было.
«Ну и ладно, — подумал Алехин, когда перед ним захлопнулась дверь ее номера. — Будет, как будет».
«Нет, что-то не так с Гитлером… — его мысли вновь вернулись к Филимонову, пока лифт подъезжал к первому этажу. — Ведь и я почему-то не стал ему звонить, договариваться, а нагрянул домой среди ночи. А он не ожидал. Как-то он очень сильно не ожидал, если мне не привиделось».
Алехин вышел из лифта, подошел к двери подъезда, громко хлопнул ею, вышел на улицу, сориентировался, что окна Гитлера выходят на другую сторону, и на цыпочках, через ступеньку, побежал обратно на четвертый этаж.
Гитлер открыл дверь на первый же звонок. Как будто стоял за ней и ждал. Зачем он открыл дверь? Как так получилось? Гитлер сам не мог понять. В руке у него был телефон, а в глазах — ужас. Не говоря ни слова, Алехин выдернул у него телефон, захлопнул за собой дверь и, одной рукой придерживая Гитлера за ворот халата, другой набрал последний высветившийся номер.
— Да, Гитлер, — взял трубку вызываемый абонент. — Что еще?
Голос Книжника Алехин узнал бы из тысячи голосов с первого слова.
— Гитлер капут, — сказал он после короткой паузы. — Как вы, Евгений Тимофеич?
— Твоими молитвами, Сережа, — без паузы ответил Книжник, не меняя тона. — С приездом. Как жив-здоров? Не простудился в океане?
«Значит, я был прав, — подумал Алехин. — Они меня еще тогда вычислили».
— Ну, ты надолго на побывку? — продолжил Книжник. — Как там русский мир? Держится?
Алехин посмотрел на Гитлера. Тот был белее потолка. Было ясно, что Гена заложил его еще в прошлый раз, и Алехин чудом остался жив, раньше времени уехав из Ростова в компании с Рыбниковым и Захаровым.
Какое-то время Книжник с Алехиным молчали, прислушиваясь к дыханию друг друга. Книжник прервал паузу первым.
— Сережа, ты решай там не больно, ладно. Он — душа подневольная, — было слышно, как Книжник делает глоток. — Хотя делай, как знаешь. Крысятничать — западлó.
— Хорошо, только с одним условием, — ответил Алехин. — Евгений Тимофеич, не ищите меня больше. Я тут один проект доделаю и сам вас найду. У нас ведь остаются еще общие темы?
— Остаются, Сережа, остаются, — Книжник сделал еще один глоток. — Буду ждать.
Они одновременно отключили связь.
В следующую секунду Гитлер уже валялся на полу в кухне, притянув ноги к подбородку и скуля. «Менты по яйцам промахнуться не имеют права», — любил говаривать Слуцкий.
— Гена, ты меня очень огорчил, — Алехин вытащил из-за пояса ПМ и взвел затвор. — Ты ж меня крестным своим называл. Тебя бы на куски порезали, крыса, на колбасу, если бы я не нарушил одну из главных заповедей — не класть столько народу из-за одного куска такого говна, как ты. Как же ты мог, сученок?