Джейн не поставила их в известность, что ее босс, главный редактор «Нью-Йоркера» Дэвид Саймак, уже договорился с Госдепартаментом о деталях секретной операции по вывозу ключевого свидетеля из Курска и из России.
А вот Горовой никого не поставил в известность, что с телефона, оставленного ему Аллой на чрезвычайный случай, рано утром, когда он был в мотеле в одиночестве, рискнул позвонить жене в Ниду, на Куршскую косу, и минут пять проговорить с ней и с дочкой.
Фатальная ошибка с его стороны. ФСБ уже сбилась с ног в поисках подполковника. Его любовницу Лиду допрашивали несколько часов. Ничего конкретного добиться от нее не смогли. Поставили ее телефон на прослушку, прикрепили николай-николаичей к ее дому и дачке — все мимо. Горовой как в воду канул. Пришлось срочно связываться с недремлющей литовской агентурой. Те вышли на жену Горового. Обнаружили ее в Ниде на косе. Наружка неотрывно следила за тем, как подполковничиха прогуливалась с дочкой через сосновый лес от залива до морского пляжа и назад к вонючему заливу с зацветшей водой. Выяснить номер ее нидского стационарного телефона и литовского мобильника оказалось для профессионалов делом плевым. И сразу клюнуло! Не успели на прослушку поставить, как — бах! — прозвучал звонок. И не откуда-нибудь, а из Курска. Пробили номер. Зарегистрирован на некоего Ираклия Островского, мутного курского предпринимателя с еще более мутным прошлым, не говоря уже о настоящем. Однако не бизнес предпринимателя привлек внимание оперативников, а его супруга Алла, самая оппозиционная журналистка в области. На ее машине уже около года по старым делам стоял маячок, о котором все давно забыли. И тут вспомнили. Пробили маршруты передвижений журналистки за последнюю неделю — бинго! Мотель «Дуга», принадлежащий тому самому Островскому. Паззл сложился. Дальнейшее было делом техники. И специально обученных людей.
Алехин и Горовой прощались с Аллой и Джейн, а группа захвата из семи человек на двух машинах уже выехала из Курска. Когда Алла за рулем и Джейн рядом с ней в крайнем возбуждении говорили о том, какое значение может иметь публикация доставшихся им материалов, подкрепленных теперь показаниями ключевого свидетеля, они не обратили внимания на два черных «Лэндкрузера» с тонированными стеклами, промчавшихся мимо них по встречной.
Оставшись в номере вдвоем, Алехин и Горовой между тем молча допивали чай. Пауза затянулась. Горового это заметно нервировало.
— А вы из какой газеты, Сергей? — обратился он к Алехину, просто чтобы поддержать разговор. — Джейн говорила, но я, простите, запамятовал.
— Я вообще не из какой газеты, — ответил Сергей. — Джейн пошутила.
— Вы с радио?
— Я мент.
— Вы шутите сейчас?
— Я не шучу, товарищ подполковник. Я, правда, мент, но — бывший. Не бойтесь.
— Вас наняли для моей охраны? — Горовому очень не понравилось резкая смена в тоне собеседника. Было в ней что-то настораживающее. Этот мент-журналист за весь вечер сказал не больше десятка слов, но… Сейчас тон у него был совсем другой.
— Да, — ответил Алехин. — Но не волнуйтесь. Все идет по плану. Я хотел спросить о другом.
Горовой еще больше напрягся. Алехин встал с дивана и подошел к окну. Раздвинул шторы. За окном быстро темнело.
— Вот что бы ты сделал, подполковник, если бы у тебя убили жену и дочь? — спросил он, не поворачивая головы.
— Не понял? — неожиданный переход на «ты» и сам вопрос застал Горового врасплох.
— Очень просто, — Алехин вернулся и сел на диван. — Кто-то, к примеру, убил твою семью. И ты знаешь кто. И как его найти. Вот что бы ты сделал?
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
По тону Горового было ясно, что тот на самом деле не понимает.
— Не о чем, а о ком. Я говорю о тебе и о себе.
— Какого хера?! — сорвался Горовой, повысив свой командный голос почти до крика. — Сергей! Может, ты мне объяснишь тогда, что все это значит?
— Объясняю. Моя семья летела в этом самолете. Жена и две дочери.
Из рюкзака, в котором, кроме пачек денег, пакетов с бельем и туалетными принадлежностями, находились два пистолета ПМ с четырьмя снаряженными магазинами, Алехин достал фотокарточку, которую ему передала Джейн, и положил на столик перед Горовым.
— Это я с ними. Они летели. В этом самолете. Который ты сбил. Ты, подполковник, — глухо сказал он.
— Я ничего не сбивал, — еще глуше произнес Горовой, глядя на фотографию с четырьмя счастливыми лицами.
— Твой приказ.
— Это была ошибка. Они сбили не тот самолет.
— Если бы вы не ошиблись, то сбили бы… с другими семьями. И тогда бы тебя нашел чей-то другой муж… И отец.
— Мне был отдан приказ. Я не знал, что речь идет о гражданском самолете.
— А военные самолеты в других странах можно сбивать?
— Там идет гражданская война.
— Я только что оттуда. Нет там никакой гражданской войны. Впрочем… это не имеет значения. Когда ты узнал про высоту, то мог бы сообразить, что это — гражданский борт.
— Ты же слышал на пленке. Генерал сказал, что это будет военный самолет.
— Но ты же потом, когда петух в жопу клюнул, проверил. И сам узнал про рейс Москва — Ларнака. Что тебе мешало раньше пробить?
— Мне и в голову такое прийти не могло. Я давно знаю… знал генерала. Он сказал, приказ спущен с самого верху. Ну, ты же слышал на записи.
— Даже мысли самому проверить не было? Ну, до того?
— Была, — голос подполковника сделался еще глуше. — Я… я… я знал… что… надо проверить… Все время думал об этом.
— Почему не проверил?
— Честно?
— А до сих пор все не честно говорилось?
— Честно, — Горовой больше не смотрел на Алехина. Ему трудно давались слова.
— Ну так почему не проверил, если честно? — Алехин не отступал.
— Я… я… испугался.
— Чего?
— Боялся, что если там будет то, что я думаю, то…
— Что думал?
— Что рейс гражданский, не чартерный.
— Значит, догадывался?
— Я же не идиот.
— Тогда почему не проверил? Люди бы остались живы. Лена моя. Таня. Верочка. Там много людей было, подполковник.
— Я знаю. Просто если бы я все узнал, то что?
— Ничего. Отказался бы.
— Меня бы тогда убили.
— Они тебя и сейчас убьют.
Горовой встал, достал с полки бутылку коньяка, оттуда же — две рюмки. Поставил на столик. Налил себе и Алехину.
— Не чокаясь? — спросил Алехин.
Горовой ничего не ответил. Выпил до дна, налил себе еще.
Алехин только пригубил свою. Оба молчали.