Я мистер Кляйнцайт, сказал Кляйнцайт.
Подпишите здесь, пожалуйста.
Кляйнцайт подписал.
Благодарю вас, сэр, сказал день и вручил ему утро.
Ну да, сказал Кляйнцайт. Сквер окончательно проснулся от людей, вокруг него гудели машины. Фон зданий, крыш, неба, уличных шумов, мира.
Ну да, сказал Кляйнцайт и побрел через дорогу к «СКРИПИЧКЕ».
– Чем могу помочь? – спросил человек за прилавком.
– Я даже не знаю, чего, собственно, хочу, – сказал Кляйнцайт.
– Имели в виду какой-нибудь особый инструмент? – спросил человек.
Кляйнцайт покачал головой.
– Походите, посмотрите, – сказал человек. – Может, он к вам придет.
Кляйнцайт улыбнулся, кивнул. Не рог, уж в этом-то он был уверен. Оглядел пикколо, флейты и кларнеты. На столько кнопок никаких пальцев на свете не хватит, подумал он, а ведь еще и дуть надо. Глянул на скрипки, виолончели и контрабасы. Кнопки хотя бы – нечто определенное, подумал он. Открываешь дырку – или затыкаешь ее. Со струнами вообще пропадешь. Перед ним встал глокеншпиль.
Как поживаете, произнес Кляйнцайт.
Не жеманничай, сказал глокеншпиль. Ты же меня ищешь. £48.50. Я то, что надо, на таких в Лондонском симфоническом играют.
Даже не знаю, сказал Кляйнцайт.
Ладно, сказал глокеншпиль. £35 без футляра. Обычная картонная коробка. А инструмент тот же.
Футляр кусается, сказал Кляйнцайт.
Профессиональный, ответил глокеншпиль. Особенный. Много ли черных футляров в форме усеченного треугольника видел? Люди начинают гадать, что это такое. Не цимбалы, не цитра, даже не пулемет. С девушками знакомиться. Они сойдут с ума, желая знать, что у тебя там такое.
Скажу тебе кое-что, сказал Кляйнцайт. Я даже нотам не обучен.
Гляди, сказал глокеншпиль, выставляя два ряда своих серебряных пластинок, каждая нота обозначена буквой: G, A, B, C, D, E, F и так далее.
G#, A#, C#, D#, прочел Кляйнцайт на пластинках верхнего ряда. Как произносится #?
На полтона выше, сказал глокеншпиль.
Кляйнцайт взял палочку, выстукал несколько нот. Глокеншпиль издавал серебристые звуки, что висели, дрожа в воздухе, – первые еще отзывались, когда раздались последние. Волшебно, подумал Кляйнцайт. Аж жуть. Я мог бы сочинять мелодии, сказал он, и записывать буквы, чтоб потом опять сыграть.
Вот видишь, сказал глокеншпиль. Ты музыкален. Коекто да, кое-кто нет. Ты – да.
– Возьму вот это, – сказал Кляйнцайт человеку. – Что это?
– £48.50 с футляром, – ответил тот. – Глупо столько платить за футляр. Берите в картонной коробке за £35.
– Я имею в виду, что это? – повторил Кляйнцайт. – Инструмент.
– Глокеншпиль, – произнес хозяин, склоняя голову, чтобы лучше разглядеть Кляйнцайта.
Кляйнцайт кивнул. Глокеншпиль. Он выписал чек и унес глокеншпиль в футляре. Девушки в сквере смотрели на футляр, смотрели на него.
XII. Может сдвинуться в любую сторону
В свой выходной Сестра лежала в постели, ночевала, но не спала. Не видела снов, не бодрствовала. Дрейфовала. Она слышала спотыкливые серебряные ноты, видела себя в коридоре Подземки. Интересно, почему, думала она. Иногда кажется, будто я совершенно у этого мира внутри и не могу выбраться.
Поговори со мной, сказал Бог.
Верую в единого Бога Отца, Вседержителя, сказала Сестра, Творца неба и земли, и всего видимого и невидимого; и в единого Господа Иисуса Христа…
Христа ради, поговори со мной, сказал Бог.
Прошлой ночью, произнесла Сестра, когда умер тот мальчик, с гендиадисом, мне хотелось потом кинуться к Кляйнцайту и обнять его, я хотела, чтоб он тоже меня обнял.
Как так? – спросил Бог.
Сам знаешь, сказала Сестра. Ты же все знаешь.
Нет, не все, сказал Бог. Я ничего не знаю так, как люди знают это. Я – то, что я и все такое, но на самом деле я ничего не знаю. Расскажи, как ты хотела обнять Кляйнцайта.
Слишком утомительно объяснять, сказала Сестра. Надоело мне постоянно болтать. Когда я вернулась в палату, его там не было. Если он сбежал, мне не хочется об этом думать.
Почему это? – спросил Бог.
Ты и впрямь ничего не знаешь, сказала Сестра. Пора купаться, сказала она своим стопам. Голые, они доставили ее в ванну.
Позднее, не в своем медсестринском мундире, а в узком брючном костюме, она пришла в палату. Задыхались, ахали, пялились. Кляйнцайт вернулся на свою койку у окна в дальнем конце ряда, уставился на Сестру через всю ширь палаты и видя ее одежду насквозь, как и прежде. Доктор Розоу, сопровождаемый двумя сиделками, дневной медсестрой и молодыми ординаторами докторами Мягти, Складчем и Кришной, как раз заканчивал обход у последней койки в А4, где лежал больной полутенью.
– Ну, мистер Нокс, – сказал доктор Розоу, – сегодня вы смотритесь гораздо ярче, чем на днях.
Нокс учтиво улыбнулся.
– Думаю, мне лучше, – произнес он.
– О да, – сказал доктор Розоу, – я б так и решил. Внутреннее сгорание у вас сейчас куда регулярнее, чем прежде. Мы подержим вас на той же дозе «Пламо» и последим за состоянием.
Группа переместилась в кабинет Сестры, за нею – сама Сестра.
– У него в анамнезе частичное затмение, вот у этого, – сказал доктор Розоу. – Возможно, понадобится делать еще одну рефракцию. – Мягти, Складч и Кришна пометили себе.
– А как быть с Кляйнцайтом? – спросила Сестра. – С тем, у которого гипотенуза.
– Вот вам преданность делу, – сказал доктор Розоу. – Приходит в свой выходной, не может удержаться от работы.
– Ну так как же с ним? – сказала Сестра. – Кляйнцайт. Гипотенуза.
– Ну, вы же видите, какая у него полярность, – сказал доктор Розоу. – Может сдвинуться в любую сторону.
– Вниз? – спросил Мягти.
– Вверх? – спросил Складч.
– На восток? – спросил Кришна.
– На запад? – спросила Сестра.
– Вполне, – ответил доктор Розоу. – И имейте в виду, что при подобной гипотенузе, как правило, возникают и какие-то неприятности с асимптотами. Мы вовсе не хотим, чтоб он потерял ось, но в то же время нам нужно следить за высотой его тона. Прогоним-ка его через Ряд Баха-Евклида, посмотрим на результат анализа.
Сестра подошла к койке Кляйнцайта у окна.
– Доброе утро, – сказала она.
– Доброе утро, – ответил Кляйнцайт. Они с Сестрой одновременно взглянули на койку Очага. Сейчас на ней спал какой-то толстяк. Хроническое незаполнение объема. Без монитора.