Лев Боаз-Яхинов и Яхин-Боазов. Кляйнцайт - читать онлайн книгу. Автор: Рассел Хобан cтр.№ 45

Очаг вновь прошипел.

– Только без обид, – сказал он. – Может, замечали: люди в последнее время выглядят иначе. Должно быть, болваны меняются.

– Болваны, – сказал Кляйнцайт. – О.

– Сначала меняются болваны в витринах, – сказал Очаг, – потом люди.

– Не думал, что это кто-нибудь замечает, кроме меня, – сказал Кляйнцайт. – Болванов, может, создает Бог. Людей создает человек. – Он скрестил ноги и задел гибкий кабель к монитору Очага. Штепсель вылетел из розетки, последний вспых погас и развеялся дымом, экран потемнел.

– О господи, – произнес Очаг. – Я пропал.

Кляйнцайт снова подключил аппарат.

– Вы вернулись, – сказал он. Вместе они стали смотреть, как через экран движутся вспыхи. Ужас, думал Кляйнцайт. Если бы мне пришлось все время смотреть на вспыхи, через некоторое время мне б захотелось, чтобы они прекратились. Пых, вспыхнул его ум. Пых, пых, пых, пых. Прекрати, сказал Кляйнцайт. Откинулся спиной на койку, койка вздохнула.

Мой, сказала койка. Как долго я ждала. Ты не похож на других, так никогда не бывало.

В уме Кляйнцайт увидел коридор в Подземке.

Зачем? – спросил он.

Просто показываю, ответил ум.

Что? – спросил Кляйнцайт. Нет ответа от ума. В теле его зазвучал дальний рог.

Наша песня, сказала койка и обняла его.

А в квартире зеркало ванной выглянуло наружу и не увидело никакого лица.

Существую ли я? – спросило зеркало.

В кабинете Кляйнцайта на листе желтой бумаги у него на письменном столе человек толкал тачку, полную клади, и ощущал у себя в кармане тюбик зубной пасты «Бзик». Что это за Сизифова сделка? – говорил человек. Почему «Бзик»?

В музыкальном магазине глокеншпиль мечтал о коридоре в Подземке.

– Радуйся, Мария, благодатная, – сказала Сестра.

Доктор Кришна вынул язык из ее уха.

– Ты кончаешь? – спросил он.

– Извини, – сказала Сестра. – Я что-то далеко отвлеклась. Кончай, не жди меня.

– Прибыл больной миллионер? – спросил Кришна.

– Он не миллионер, – сказала Сестра. – Его имя означает «герой».

– Это как – его имя означает «герой»? – переспросил Кришна.

– Кляйнцайт, вот как его зовут. По-немецки значит «герой».

– По-немецки Кляйнцайт означает «маленькое время» [14], – сказал Кришна, чуточку пихаясь в нее.

Сестра засмеялась.

– Только герой мог сказать, что Кляйнцайт означает «герой», – сказала она.

Доктор Кришна съежился, вытащил, оделся. Сестра лежала голая на кровати, словно горизонтальная крылатая победа. Ум Кришны взметнулся желаньем. Он вновь разделся, немощно бросился на нее.

– Это прощание, – проговорил он. – На посошок.

Сестра кивнула, не открывая глаз, подумала о согревшейся у нее в руке крови Кляйнцайта в склянке, которую держала. Анализы показали уровень децибелов – 72, светочувствительность – 18 000 и отрицательную полярность – 12 процентов. Полярность ей не понравилась, та могла сдвинуться в любую сторону, да и децибелы оставляли желать лучшего. Но зато светочувствительность у него! Ей раньше никогда не попадалось 18 000. Ее видно в этих его усталых глазах, подумала она, пока Кришна кончал.

– Спасибо, – сказал он.

– Тебе спасибо, – ответила Сестра, одна стоя у окна, вдруг осознав, что Кришна ушел больше часа назад. Нежно дождило. С нежным дождиком ничего не сравнится, подумала она. Ум показал ей коридор в Подземке. Почему его? – сказала она, прислушиваясь к отзвукам шагов, к спотыкучему перезвону мелодии, полной ошибок. Мое мнение таково, сказала она Богу, что здоровых не бывает.

Ты на себя посмотри, – посоветовал Бог. Кто может быть здоровее?

А, женщины, сказала Сестра. Я о мужчинах говорю. И так, и иначе все они больны.

Ты правда так считаешь? – спросил Бог. Он зарядил дождем чуть сильнее. Что я сделал не так? В чем ошибся?

Не могу точно сказать, о чем я, сказала Сестра. Это просто звучит глупо. В смысле, дело не в том, чтоб найти здорового мужчину, а в том, чтобы найти того, кто правильно пользуется своей болезнью.

В кабинете Кляйнцайта человек, толкавший перед собой на желтой бумаге тачку, полную клади, ощутил, как его мнет Творческий Директор. Что-то вдруг потемнело, произнес он, падая в мусорную корзину и все еще чувствуя в кармане тюбик «Бзика».

А! – сказали стены, прислушиваясь к шагам, нравится нам тишина, прелестные формы тишины меж очертаньями шагов.

На полу коридора лежал лист чистой желтой бумаги формата А4. Его еще не замарал ничей след.

Подошел оборванец, облаченный комковато, с окладистой рыжей бородой и яркими голубыми глазами. Через плечо у него на веревке висела скатка с постелью, а нес он две хозяйственные сумки. В одной, вероятно, – полбутылки вина. Он глянул на лист бумаги, лежащий на полу коридора, обошел его, затем поднял, осмотрел с обеих сторон. Нигде ничего не написано. Вытащил из кармана черный японский фломастер с нейлоновым кончиком. Уселся, прислонился к стене, вынул из одной сумки планшет, положил на него бумагу и жирным черным почерком написал:

Вынул бумагу из планшета, положил на пол коридора и с отзвуками ушел прочь.

Вот этот мир ^[14], произнес человек на бумаге. Вот величие во мне. Почему тучка, полная градин? Будет ли музыка?

Да, сказала музыка. Звучала она чуть дальше по коридору. То была музыка губной гармоники, нервные, шаткие звуки – порой они трусили, как трехногая собака, а иногда бросались гремучей змеей. Играло попурри из «Соленого пса», «Ручья увечных» ^[15]и «Розы Баллиду». Вместе их скомкали так, будто первый мотив влепился прямиком в фонарный столб, а два следующих – за ним по пятам.

Когда рыжебородый добрался до музыки, он ее заиграл. Играл он ее на губной гармонике, какую вынул из кармана. Из хозяйственной сумки он достал замурзанную вельветовую кепку, бросил ее на пол засаленной подкладкой вверх.

Ну и фонограмма, произнес человек с тучкой, полной градин.

Дзень, сказали два пенса, падая в фуражку.