– Который час? – спросил тот. – Что случилось с двигателем?
– Я его заглушил, – ответил Боаз-Яхин. – Сейчас четверть четвертого, по левому борту маяк, и он довольно близко.
– Черт, – сказал купец и кинулся к трапу. Едва он соскочил со шконки, вдоль киля жутко заскрежетало. Когда они выбежали на палубу, суденышко резко подскочило, они услышали треск обшивки. Лодку приподняло еще раз, снова скрежет и треск досок.
– Прыгай в ялик и греби подальше, – спокойно приказал купец Боаз-Яхину, пока они скользили по накренившейся палубе к корме.
Гребя прочь от «Ласточки» в темноту, Боаз-Яхин услышал, как завелся движок, и тут же вспыхнул огонь на клотике. «Ласточка» зияюще выпрыгнула из ночи, море вновь вознесло ее, она задним ходом сошла со скал и клюнула носом, а купец бултыхнулся в воду подальше от борта.
Моя гитара и карта, подумал Боаз-Яхин. Пропали. Когда купец уже забрался в ялик, едва не потопив его при этом, топовый огонь скрылся под водой, и они снова оказались в темноте, которую регулярно прочесывал сноп света от маяка.
– Сукин сын, – повторял купец. – Сукин сын.
Волны плескали в борт ялика, когда Боаз-Яхин греб прочь от скал, что потопили «Ласточку». Он видел, как купец горбится, подаваясь вперед, темнее неба у него за спиной. Когда б луч маяка ни обмахивал их, Боаз-Яхин видел его мокрую белую рубашку и темные брюки, его мокрое лицо с открытым ртом. Внезапно Боаз-Яхина охватило чувство, что он со львом. Он едва не взревел. И тут же чувство пропало. Пустота.
– Как я мог это допустить? – тихо произнес купец. – Откуда ты взялся? Какой бес овладел мной настолько, что я доверил лодку твоим рукам? Матерь Божья, кто послал тебя мне?
– Это вы со своей хрен́ овой доской и колышками, – сказал Боаз-Яхин. – Как этот маяк оказался не на той стороне и не в то время?
– Это ты мне скажи, – произнес купец. – Я-то был уверен, что ты хотя бы можешь держать в руках штурвал и глядеть на компас. В полночь, когда я ушел спать, ты был на верном курсе. Скажи мне, роковой мой, бесенок дьяволов, податель печалей, что ты сделал потом?
– Вы ушли вниз не в полночь, – заметил Боаз-Яхин.
– Ладно, – согласился купец. – Я ушел вниз в десять минут первого. Не вполне в полночь. Мы тут не такие точные, как на военном флоте. Покорнейше прошу простить.
– И не в десять минут первого, – сказал Боаз-Яхин. – Я как раз смотрел на часы.
– Не шути со мной, дьяволенок, – сказал купец. Их омыл свет, и Боаз-Яхин заметил на его лице сомнение.
– На часах было два пополуночи, – сказал БоазЯхин. – Маленькая стрелка на двух, большая – на двенадцати. Если, по-вашему, это десять минут первого, ничего не имею против, считайте как хотите.
– Десять минут первого – это наоборот, – произнес купец. – Маленькая стрелка, большая стрелка.
– Чудесно, – сказал Боаз-Яхин. – Вы быстро учитесь.
– Два ночи, стало быть, не десять минут первого, – сказал купец. – Когда я задал тебе новый курс, выходит, мы на два часа опоздали в то место, где, я думал, находимся.
– Так, – сказал Боаз-Яхин. – Я держался этого курса, и вот куда мы приплыли.
– Сукин сын, – произнес купец. – Большая стрелка и маленькая стрелка.
– «Береги лодку и следуй за морем», – сказал БоазЯхин и засмеялся.
– Я тебе вот что скажу, – произнес купец. – Нахуй это море. Я нипочем не смогу получить страховку за «Ласточку» из-за того, как мы ее потопили, но у меня участок земли, который можно продать, и я открою ресторан.
– О ресторане одно известно, – сказал Боаз-Яхин, – когда просыпаешься наутро, он стоит точно там же, где накануне, когда ты засыпал.
– Так, – сказал купец. – Значит, вот оно что. Я умываю руки. Все решило море.
– Скажите, как называются эти скалы, что нас потопили?
– Про скалы не знаю. А маяк зовется «Поднебесная синь».
– С-И-Н-Ь или С-Ы-Н?
– С-И-Н-Ь, – ответил купец.
– Там, где пошел ко дну сын, – сказал Боаз-Яхин. – Ну что ж, на моей новой карте скалы будут называться Скалы Поднебесного Сына. С-Ы-Н-А. Я именую их в вашу честь.
– Спасибо, – произнес купец. – Я глубоко польщен.
Небо побледнело, и в воде они увидели плавающие апельсины. Купец перегнулся через борт и выловил два.
– Если господин желает завтракать, – сказал он, – стол накрыт.
19
Оставшись и без мужа, и без сына, жена Яхин-Боаза теперь обдумывала положение, в каком оказалась. Первые месяцы после ухода Яхин-Боаза она жутко мучилась, представляя его в объятьях молодых и красивых женщин. Куда ни погляди, всюду мерещились ей девушки и молодые женщины, и все они были настолько красивы, что она удивлялась, как мужчины могут среди них выбирать. Но затем она поговорила с другими женщинами, и все сошлись на том, что мужчины в возрасте ее мужа часто поступают так же, как он, что после нескольких месяцев или года они тоскуют по удобствам и привычкам, какие оставили, и, если им позволят, возвращаются. Она преисполнилась решимости встретить такую возможность с позиции силы. Что вернется сын, она не рассчитывала и не тратила сил на то, чтобы выследить его. Да и попыток отыскать его отца не делала. Она сосредоточила всю свою энергию на лавке. У нее давно имелись собственные представления о том, как вести дела, и теперь она применила их на практике.
Перво-наперво наняла она девушку в помощь. Запаслась дешевыми книжками в мягкой обложке и броско выставила их в витрине. Разработала серию карт, предсказывающих судьбу каждому знаку зодиака. Взяла на продажу у местных кустарей амулеты и дешевую оккультную бижутерию. В гостиной над лавкой посадила хиромантку – пожилую даму с иссиня-черными волосами и пронзительным взглядом, одетую во все черное: она обязана была делиться с женой Яхин-Боаза процентом своей выручки. Чтобы создать вокруг нее атмосферу, добавили кофейный автомат, столики и стулья, и возникли завсегдатаи, пившие кофе. Побольше публики привлекал маленький ансамбль молодых музыкантов, игравший народные песни, – за них платили, кладя деньги в корзинку, которую пускали по залу. Скоро жена Яхин-Боаза зарабатывала за неделю столько, сколько ее муж мог заработать за целый месяц.
Во время работы она была ровна, даже весела. Не то воскресные дни. Воскресенья наедине с Яхин-Боазом часто угнетали. В его отсутствие они пугали. Оказалось, что одной по ночам ей тяжело управлять мыслями. Она часто мыла голову и принимала много ванн, роскошных от разного ароматного мыла и эссенций, но при этом старалась не смотреть на свое тело. Часто глядела она в зеркало на свое лицо и не бывала уверена, как его расслабить, что сделать ей со ртом. То она месяцами не носила обручальное кольцо, то надевала его снова, то снимала опять. Читать она стала больше, нежели за много лет, и каждый вечер принимала снотворное. Часто ей снился Яхин-Боаз, а когда бодрствовала, то, как бы она себя ни занимала, он не шел у нее из головы.