Белое братство - читать онлайн книгу. Автор: Элеонора Пахомова cтр.№ 64

Cтраница 64

Сознание возвращалось мучительно, будто продираясь сквозь непроходимую густую поросль шипастых вьюнов, застящих свет разума, – еще один рывок, и ресницы Погодина дрогнули, голова тяжело, как неуклюжий каменный шар, повернулась на шероховатой земле вправо, потом влево. Он открыл глаза, не успев еще задуматься о том, что с ним случилось. Россыпь мерцающих звезд, далеких и близких, поначалу показалась остаточным явлением той яркой, вдруг вспыхнувшей белым светом боли, предвестившей провал в пустоту. Первое, что он осознал, – левый глаз почти не видит. Узкую щелку заволокла мутная патина. Мирослав поднес пальцы к надбровью и, только коснувшись липкой от крови кожи, вспомнил все. От резкого движения та, первая, слепящая боль, снова мигнула вспышкой – он сел, пытаясь разглядеть сквозь нее то, что его окружает.

Сначала он увидел два желтых округлых пятна палаток, пестревших на темном фоне ночного плато. Правее палаток, метрах в пяти от того места, где был он сам, различались два темных силуэта, склоненные над догорающим бивачным костром. Жар тлеющих углей поднимался от земли зыбким взволнованным маревом, а таящееся в их сердцевинах пламя подсвечивало лица собравшихся снизу, уродуя их пляшущими, искаженными тенями. Хоть память Мирослава и оживила в сознании события, предшествовавшие его провалу, но мысль пока ворочалась лениво, будто нехотя просыпалась после глубокого сна. «Роднянский, – наконец сообразил он, – …Алиса».

– Ну неужели! Оклемался-таки. Я уже думал, всю ночь тебя караулить придется, – тон Стрельникова был обычный, насмешливый и бодрый, будто ничего не случилось.

Его массивная фигура в полный рост обозначилась на фоне скрадывающей перспективу темноты, которая где-то дальше обволакивала подножье огромной снежной пирамиды Кайласа и поднималась к звездному небу остроконечной, как хищная пасть, ломаной линией гор. Пока Стрельников вальяжно двигался от костра в его сторону, по ходу разминая плечи и поясницу, Мирослав торопливо шарил взглядом вокруг. Из-за того, что левый глаз заплыл от удара, обзор был непривычно узким, да и темная земля не стремилась выдавать доверенных ей тайн. Но вот он различил все же прямоугольное возвышение справа от себя, ближе к озеру, которое явно имело не природное происхождение. Он пригляделся и понял, что эта тела мертвецов, прикрытые черным брезентом. Ветер, беспрестанно гулявший у самой земли, норовил сорвать прикрытие, которое пузырились под его порывами и клокотало, как крылья рвущейся на волю птицы. Но увесистые камни, уложенные по периметру и между тел, удерживали материю на месте. Все же с правой стороны ветер выпростал из под груза угол брезента, и Мирослав рассмотрел белокожую руку и светлые пятна трогательно-старомодных брюк. «Роднянский, – понял он. – Роднянский…»

– Алиса! – выкрикнул Мирослав в темноту, ощущая в горле непривычную солоноватую помеху, но собака не отзывалась.

Уже через мгновенье он увидел ее неподалеку. Она лежала неподвижно на боку, вытянув лапы, и ветер теребил ее длинную рыжую на концах шерсть. Никогда еще Алиса не позволяла себе проигнорировать хозяйский зов.

– Как самочувствие? – Голос Стрельникова прозвучал совсем рядом.

Мирослав не взглянул на него. Он вообще не хотел сейчас ничего видеть, слышать и знать. Ветер упрямо бил его в затылок, и ему хотелось лишь того, чтобы воздушная стихия одолела его плоть, пробив затылочную кость, выдула из головы все и разметала на четыре стороны. Сейчас в его сознании все спуталось, наслоилось, и он нестерпимо желал опустеть, а еще лучше – перестать быть хоть на время. Картинки из прошлого, как фотокадры памятных моментов, непрошено являлись одна за другой, оставляя за собой шлейф давних ощущений и мыслей, бередящих нутро. Он видел кадры со Стрельниковым молодым и повзрослевшим, казавшимся ему когда-то близким, пусть странным, особым, но близким. На этих памятных моментах, прорисовывающихся в памяти красочно и реалистично, Стрельников был частью его привычной жизни, той, что осталась за контрольно-пропускным пунктом Шереметьево. Сейчас Мирослав осознавал, что того Стрельникова никогда не было, вместо него существует какой-то другой, незнакомый, чужой и страшный человек, а потому и декорации, в которых он проступал в памяти, вдруг показались Погодину плоскими, как бумага, и тут же смятыми, конфетным фантиком отброшенными под ноги. А ведь эти декорации, вплоть до этого момента объемные, живые, теплые, и были привычной для него реальностью – миром, в котором существовала его семья: отец, мать, несносная, но любимая сестра; посиделки в пронизанной светом гостиной; вечера с видом из окна на горящую огнями Москву; ленивые и суетливые утра с уютными убранствами спален – в отцовском доме и собственной квартире; частые проделки Алисы, вечно настигающие врасплох. «Алиса…» – Слово моргнуло в уме новой болезненной вспышкой, как угасающий пульс.

Теперь, здесь, на ночном пустыре, существующем будто за пределами привычного мира, в другой непостижимой и страшной реальности, Мирославу стало мерещится, что он проснулся от долгого красочного сна. Что та его прошлая жизнь была наваждением, иллюзией, а истинная реальность – она такая: темная, одинокая, пугающая пустошь, в которой предстоит выживать под пронзительным ветром, и каждая душа, встретившаяся на пути, окажется такой же химерой, как Стрельников, – будет меняться, настигать и ускользать, оборачиваться то добром, то злом, хаотично чередуя маски, но никогда не станет константой. А может, он и сам в какой-то момент внезапно обнаружит, что является такой же химерой? Взглянет на зеркальную гладь воды и увидит в отражении кого-то другого? «Может, это и есть момент истинного рождения, а вся моя прошлая жизнь была сладким снов в утробе мироздания. Иначе почему так непонятно, дико и больно то, что происходит сейчас?» – подумал он. А потом он мысленно взмолился, по-детски сильно зажмурив глаза: «Пусть ничего этого не будет…»