Белое братство - читать онлайн книгу. Автор: Элеонора Пахомова cтр.№ 25

– И тогда они начинают искать пути безусловного подчинения мира, и не только внешнего? – продолжил Погодин его мысль. – Они начинают искать что-то вроде Шамбалы, встречи с предполагаемыми истинными повелителями мира…

– Как это делал, например, Адольф Гитлер. Его оккультные изыскания и поиски Шамбалы сейчас уже ни для кого не секрет. Кстати, знаете ли вы, что изначально Гитлер использовал в качестве эмблемы правостороннюю свастику, но после первой же нацистской экспедиции в Тибет он изменил ее на левостороннюю.

– Бон?

– Вероятно. Есть также версия, что его кровожадность – человеческие жертвы бонским демонам, чтобы они открыли ему путь в Олмолнгринг.

– А по поводу Сирии вы что же, полагаете, что Россия и США всерьез озадачены поисками там Шамбалы?

– Или в Крыму! – профессор рассмеялся сухим, скрежещущим, словно утиное карканье, смехом, и Мирослав предположил, что он, вероятно, шутит. – За много веков легенда о Шамбале обросла таким количеством версий, что ее местоположение предполагают в совершенно разных уголках земли. Не только в любой из азиатских стран, но даже в США. Есть также весьма любопытная версия, что Шамбала находится в окрестностях Москвы. Возникла она после того, как Экаи Кавагути, японский священник и тайный агент, в начале XX века побывал в Лхасе и после визита туда сообщил, что слышал о тексте, который располагает Шамбалу на 3000 миль к северо-западу от Бодхгая. Если измерить это расстояние по карте, то мы окажемся в окрестностях российской столицы. Но если говорить обо мне, то я ничего уже не полагаю всерьез. В моем возрасте люди, наделенные интеллектом, неизбежно приходят к пониманию «я знаю, что ничего не знаю». Я только наблюдаю… Кстати, кем приходитесь Владимиру Сергеевичу? – вдруг спросил Мирослава Роднянский после небольшой паузы.

– Кем-то вроде племянника, – подумав, ответил он. – Я с раннего детства его знаю, в молодости он и мой отец были очень дружны.

Мирославу показалось, что Роднянский несколько насторожился от такого ответа. Или ему лишь почудилось? По крайней мере, после этого профессор отвернулся к окну, немного сдвинув седые брови, задумчиво пожевывая старческими губами, и примолк.

– Вадик, миленький, вот объясни мне, как можно было такое сморозить? Серая птица, самолет, авиакатасрофа – это все, признаю, неплохая находка. Но зачем же ты про точную дату ляпнул? Ну и как я тебе теперь разбившийся самолет организую? Как? Что за инфантилизм? Привык, что Света все решает, Свете море по колено, и расслабился в конец. Надо же хоть иногда думать. Такое начинание похерил, блин.

Успенский и Света сидели за кухонным столом, завтракали. Света отчитывала его по новой, размахивая надкусанным тостом с клубничным джемом. Успенскому же, что называется, кусок в горло не лез. Он весь скукожился под напором ее негодования, сгруппировался, как при обстреле, глядя в свою чашку, на дне которой неаккуратно растекся кофейный жмых. «Вот ведь завелась», – думал он, мучительно жаждя конца экзекуции и уже не веря, что Светино сверло когда-нибудь затихнет.

Мало ей было вчера весь вечер да полночи сверлить провинившегося Успенского, пока тот не свернулся калачиком в кровати и не отполз от нее на безопасное расстояние, натянув до ушей одеяло, так она решила еще и утром закрепить пройденный материал. Бедный Вадим Сигизмундович познал уже все стадии раскаяния и, кажется, морально был готов к безвременной кончине. Но после очередной тирады Света вспомнила про тост и хрустнула им, откусив кусочек, потом еще, зажевала, слизывая с пальцев ускользающий джем. Эти краткие минуты чавкающей тишины показались Успенскому райской музыкой, он наслаждался ими в молчании. Но тут Света покончила с тостом и посмотрела на Вадима Сигизмундовича так, будто теперь намеревалась покончить с ним.

– Пожалуйста, Света, я все осознал, – попытался предупредить Успенский начало нового монолога.

– Эх, Вадик, Вадик… – вздохнула она. – Если бы ты знал, сколько сил, сколько профессионализма, какой полет мысли я вложила в эту авантюру… А теперь все поймут, что пророчествам твоим грош цена, история не получит продолжения. Зарубил все на корню.

– Ну хватит, Света, прошу тебя… – Успенский приложил подушечки тонких кривых пальцев к виску и болезненно сморщился.

– Ладно, ладно. – поспешно отозвалась Света. – Сейчас только не начинай свою лебединую песню «ах, я так разбит», «ах, у меня мигрень». Сегодня съемка на ТленТВ, ничего не хочу знать о твоем ущербном здоровье в ближайшие часы.

С этим словами она порывисто встала из-за стола, с видом обиженным и оскорбленным направилась в комнату. Успенский понуро поплелся за ней, бросив прощальный взгляд на свой завтрак, которой едва попробовал. Первым делом Света распахнула платяной шкаф и замерла перед его темным чревом.

– Так, – снова громом небесным прозвучал в тишине ее голос. – Наденешь на съемку это и это. – На кровать полетел сначала темно-коричневый костюм, затем насыщенно-сиреневая рубашка. – И, пожалуй, вот это. – Сверху на небрежную композицию изящно опустился шелковый шейный платок.

Успенский следил за происходящим, прислонившись плечом к дверному косяку, спрятав свои длиннопалые вечно мерзнущие ладони в уютные карманы мягких домашних штанов. Света отвернулась от шкафа, чтобы убедиться, все ли он понял, и Успенский поспешно закивал, поймав ее взгляд.

После этого она двинулась к зеркальному трюмо у окна, села на стул и наконец отвлеклась от Успенского на свои баночки и тюбики. Вадим Сигизмундович тем временем тихой сапой переместился к кровати, осторожно присел на край. Рука его машинально потянулась к манжету костюмного пиджака, он положил его на ладонь и стал гладить добротную ткань, словно котенка, глядя при этом на профиль сожительницы. Ткань была шелковистой, дорогой, приятной на ощупь. По настоянию Светы он купил костюм за баснословную по его меркам сумму и до сих пор не вполне осознавал, как можно использовать в повседневной жизни столь дорогую вещь, место которой разве что за выставочной витриной. Поэтому, надевая ее, Успенский всякий раз вел себя скованно – двигался как Буратино, боясь лишний раз согнуть локти или запустить руку в карман. А когда садился – неоднократно тревожно оборачивался на сиденье, чтобы убедиться в его чистоте.

Вадим Сигизмундович за свою пятидесятишестилетнюю жизнь настолько привык к безденежью, что совсем разучился обращаться с финансами легко. Выбирать то, что подешевле и попрактичней стало его закостенелой привычкой. Поэтому, внезапно обогатившись, он растерялся совершенно, не понимая, куда тратить такие деньжищи, и в тоже время продолжая жалеть каждый рубль. Чувство было противоречивым и неудобным. В этом смысле нечаянное финансовое благополучие, вопреки логике, не облегчало Успенскому жизнь, а наоборот, осложняло ее. Он долго и мучительно разбирался в особенностях банковской системы, прежде чем открыть несколько накопительных счетов, и скрупулезно перечислял на них доходы, оставляя в своем распоряжении суммы весьма скромные. Первое время его терзала, изматывала паранойя, что банки могут разориться или перечисленные средства вдруг не отразятся на его счету по какой-нибудь внутренней ошибке. А как он докажет, что вносил их? Кроме сомнительных распечаток с неразборчивой закорючкой кассира, никаких других доказательств у него не было.