По велению Чингисхана - читать онлайн книгу. Автор: Николай Лугинов cтр.№ 74

Однако прошло три зимы, и чербий Сюйкэ ни разу не насторожил Тэмучина известиями о смуте среди найманов. Они постепенно растворялись в порядках Тэмучинова крыла. Они преследуют Кучулука в составе тюмэна Джэбэ, а в тюмэне Сюбетея аж три мэгэна найманов гонятся за мэркитами, но мэркиты – чужаки для них, Кучулук же – единственный и законный после Тайан-хана вожак. Понимая эту слабину, Тэмучин хотел было остеречься от доверия к их благонадежности и передержал их в глубоком тылу, сами найманские тойоны возроптали: не надо жалеть их животы, коли встали в строй… Да разве о жалости идет речь?

Ни от Сюбетея, ни от Джэбэ пока нет ни единого вестника.

Где они? Не сложили ли свои неокрепшие крылья под вражьими стрелами и не лакомится ли седой ворон их кровавыми останками? Это их первый дальний поход, и не к кому подскакать за советом и наставлением. А если Кучулук и Тохтоо объединятся и выступят встречь? Они быстро остудят два разгоряченных погоней тумэна.

Значит, нужно отправить сына Соргон-Сура, молодого Чимбая, для осады мэркитской крепости Тайхал, чтоб никто не мог просочиться из крепостных укреплений на помощь своим, чтобы ни гонец, ни почтовый голубь, ни свет тревожного костра не оповестил своих.

И Чимбай осадил крепость Тайхал по велению Чингисхана, взял ее в плотное, как удавка, кольцо. Одно войско сменяло другое день и ночь. И хотя Чимбай приказал не обстреливать укрепления, не метать в крепость китайского огня, не рыть подкопов и не подходить к стенам на расстояние полутора полетов стрелы, а тем более не иметь урона от вражеских копий, нашлись два лихача, кинувшиеся с боевым кличем на ворота Тайхала с востока. Однако оба были заарканены и казнены: их отрубленные головы виновато щерили зубы, лежа у ног палача. Об этом было доложено Тэмучину.

Он крепко держал в руках нити и, как опытный ткач, составлял из них картину бытия, как паук, плел паутину, зная, где и кто из врагов пребывает.

Но ничего не знал о Джамухе кроме того, что, отделившись от найманов, он бежал в сторону Алтайских гор с остатками войска. Джамуха – великий воин, он может грянуть как удар грома, что возвещает ливень с ясного неба. Алтайские горы простираются далеко и причудливо, в каждую лощину и темную пещеру не заглянешь глазами даже выносливых лазутчиков. Джамуха и его люди превратились, похоже, в камни и деревья.

Приближенные хана ненавидят Джамуху с пылкостью собак, лающих вслед бегущему верблюду. У них есть на это право, поскольку ни один из могущественных врагов Тэмучина не действовал так, по их мнению, вероломно, а хан все равно поминает Джамуху теплыми словами. Уж не околдован ли?

Но не приязнь ли Джамухи к Тэмучину и не верность ли андаю заставили его остаться хладнокровным в пылу минувшей битвы, забыть о своем крутом норове и покинуть боевые порядки найманов, тем самым поломав их окончательно?.. И это не трусость, не предательство – надо знать андая с его отчаянной храбростью и презрением к смерти, с его умом, которому нет равных, и вспыльчивостью, следствием которой всегда является глубокое раскаяние. Тогда он бывает беспощаден к себе, но никто не знает, чем обернется это раскаяние для его нукеров: не новым ли походом ради самого похода?

А каким шутником был он в ранней юности! Только успевай слезы от смеха со щек смахивать. Но как бы он нынче не пошутил, напав на Тэмучина, – тут уж будет не до смеха.

И Тэмучин отдал приказание войскам, которые расположены вблизи ставки, днем и ночью находиться при оружии.

* * *

Конюхами ведали младший брат отца хана Аччыгый-тойон с Бэлгитэем, и рвение их хан находил похвальным. Чтобы поберечь лошадей, без них обходились на зимних облавных охотах: таас уранхаи выстругали и выгнули лыжи, подбили их лосиным мехом и по хорошему снегу щедрой зимы далеко убегали за добычей. Насушили много мяса, наготовили много колбас из вареной крови, кишок и сохранили лошадей – крылья летучего войска.

Таас уранхаи – люди спокойные, простые и неприхотливые. Кроме ездовых лошадей, они держат в достаточной мере коров и оленей, питаются от рек и тайги, а горы знают так же хорошо, как старуха содержимое сундука. Они упорны ровно настолько, чтобы не идти на попятную, если берутся за гуж, легки на ноги, осанисты, широки в плечах и узки в поясе. От степняков-уранхаев они отличаются языком: говорят не на монгольском, а на тюркском. И еще: они накрепко привязаны к сородичам.

Хорошо зная великого кузнеца Джаргытая и считая его родней, как и сыновей старика Сюбетея и Джэлмэ, уранхаи приняли власть Тэмучина без сомнений, рассуждая примерно так: «Сюбетей и Джэлмэ – доверенные тойоны Чингисхана. Они – великие сыновья нашего рода. Они торят тропу для наших потомков. Будем служить и мы: одна кровь – одна судьба».

Вот так, к вящему удовольствию и радости Чингисхана, кроме выдающихся бойцов – урутов и мангутов, в его стане обнаружились добрые и неподневольные сторонники, выносливые добытчики, привычные к зною и холоду, к лишениям. Они найдут дичь в любом лесу, рыбу – в любой луже, благодарность – в каждом сердце.

– Подведите мне лучшего коня, – будучи у табунщиков, попросил Тэмучин, не сходя со своего пегого.

Заарканили, подвели огненно косящего, норовистого.

– А теперь – худшего!

Но и худшего надо было еще суметь заарканить.

А ведь степь еще и не зазеленела.

Большая забота свалилась с плеч Тэмучина под ноги отзимовавших лошадей, под ноги табунщиков.

* * *

Забота упала под ноги сытых коней – тревога родилась под ногами боевой конницы: ну, покорил ты, Тэмучин, Великую степь со множеством племен, но стал ли могучим ханом? Как пойманные рыбины выплясывают на песке путь к реке, из которой их вынул рыбак, так и непокоренные народы стремятся к привычному. Что делает рыбак? Крупной рыбе ломает хребет, мелкую до поры швыряет в сосуд с водой, и она успокаивается в иллюзии свободы, плавники ее шевелятся, жабры дышат… Но это рыба, не человек! Что является той рекой, в которую стремится человек? Его род. Что есть река для рода? Его племя. Что есть река для племени? Язык и обычаи предков. Почему же мы не можем стать большими и однородными, как Байхал, куда впадает множество речушек и рек? Все дело в вожаках, в их гордыне и жажде самоуправства: стоит Тэмучину ослабеть численностью воинов или показаться малым перед надвигающейся на него силой противника, как тут же следует ждать мятежа, бегства, удара в спину.

Какими путями, хан, идти к их сердцам, к общей правде бытия?

Можно идти к ним путем длительных переговоров, убеждать. Но где взять досуг? Где весы, где тот безмен, на котором можно взвесить значительность ханских слов?

Второй путь – вступление в родственные связи, путь накатанный, испытанный поколениями предков. Но применителен ли он к тебе, хан? Разве у тебя нет сердца, которое бьется в грудной клетке каждого из твоих челядинцев и тойонов? Разве твоя птица не из той же стаи? Ты не волен, когда приводят к твоему ложу незнакомую и молвят: «Вот твоя жена, хан!» И это – паутина власти, сотканная пауком времени и обычаев. Ты отличаешься от глупой осенней мухи лишь тем, что влетаешь в эту паутину, сознавая волю Бога: ведь ты, хан, будучи повелителем земных людей, как никто из них остро осознаешь себя Божьим невольником, рабом. В этом твоя избранность – в осуществлении воли Божьей, хан. Так что не унывай, женись!