По велению Чингисхана - читать онлайн книгу. Автор: Николай Лугинов cтр.№ 262

Это была, конечно, нелегкая наука; но в то же время к ним, молодым, относились с особой бережностью, не допускали к кровопролитным и тяжелым рукопашным боям или же, наоборот, к разгрому ослабевшего врага, к преследованию и расправе над побежденными, вовремя отводили их в сторону. Молодежь в таких случаях брала великая досада: как, они с таким воодушевлением и азартом сражались – а их в самые острые, решающие моменты боя, когда победа уже так близка, каждый раз выводят из него?!. Им казалось, что их лишают самого интересного, захватывающего, лучшего, отымают саму честь победы, славу…

Это теперь ему понятно, что монголы рачительно берегли свою молодежь, учитывали каждую мелочь в воспитании, последовательно закаливая ее, как умелый оружейник закаливает лезвие боевого меча, опасаясь пережечь его, тщательно оттачивая потом острие. Наставники замечали и самые неприметные, казалось бы, оттенки в поведении своих подопечных, выправляя его в нужную им сторону, не давая развиться в молодом воине неприемлемым чертам характера, выявляя и поощряя необходимые, по их понятиям, качества в нем.

Больше всего они следили за тем, чтобы у молодого человека не портился нрав, не были изуродованы естественные человеческие черты личности, не загрязнилась бы отвратностями войны сама кровь. Знали, что еще не окрепший характером юноша, увидевший или принявший участие в слишком жестокой рубке, в поражении или, наоборот, в легкой, но кровопролитной расправе, может в одночасье стать трусливым, нерешительным… Иное дело, сражаться на равных, убивать людей и проливать свою кровь во время боя, победный исход которого предрешен, в уверенности в своей силе – получая удары и нанося их сам, с азартом и одновременно с обостренным чувством собственного самосохранения. В такой особенный момент напряжения всех жизненных и душевных сил все на поле сражения видится совершенно другим, воспринимается иначе.

Ведь война – это такое жестокое и, по большому счету, противоестественное ремесло, что может внести сумятицу и разброд в мысли даже и привычного к ней человека, а то и вовсе отвратить от неё, сломать его, сделать негодным к воинскому делу. Так что, воспитывая боевой дух и верность долгу в своих молодых подчиненных, нужно зорко следить за всеми ступеньками их воинского роста, ибо здесь и в самом деле нет мелочей.

Дабан в общей сложности три раза возвращался к Аргасу для обучения. После второго срока на короткое время был направлен помощником сперва к Джэбэ, затем к Сюбетею. В Китае временно замещал сюняя, а однажды возглавлял даже мэгэн, и успел несколько раз поучаствовать в крупных сражениях. После третьей ступени срока обучения его назначили заместителем мэгэнэя при новом тумэнэе Хорчу.

У Дабана же была своя история. Пять лет назад Хорчу, обстоятельно обдумав все и посоветовавшись с Аргасом, женил его на девушке по имени Чюйэ – дочери погибшего на войне совсем еще молодым воина, внука старика Соргон-Сура Чимбая. Решили это очень просто: «Одинокому сироте лучше примкнуть к такому старому и сильному, многочисленному роду!..» На следующий год Чюйэ родила ему сына, которому дали имя деда.

Род Соргон-Сура владел прекрасными, очень удобными для разведения скота степями, раскинувшимися на берегу реки Селенга, имел многочисленные стада коров и табуны лошадей. Когда старик, всю жизнь не расстававшийся с сосудами для изготовления кумыса, сперва отправился с войсками в Китай, а затем и на запад, его хозяйство принял в руки старший сын Чилайин. Это был странный, по здешним понятиям, человек, ненавидевший войну, – в то самое время, когда все от мала до велика жили только войной, только ею и грезили. Значит, дело здесь не в одном воспитании, которое было у монголов везде одинаковым, а брало иногда верх и естество человека.

* * *

Долго выбирали илчи – послов, которые должны были вести с монгольской стороны мирные переговоры с султаном об окончательном мире, а при удаче их заключить договор с ним.

Сперва во главе илчи намеревались в третий уже раз направить купца Махмуда, дважды ранее побывавшего у султана, своим умелым словом заложившего начало добрым отношениям с ним.

– Нет, в этот раз нужно состав илчи изменить полностью, – после долгих раздумий сказал хан, вызвав посреди ночи Джэлмэ.

– Хорошо… Может, тогда Игидэя назначим?

– Нет-нет… Почему каждый раз мы должны использовать в качестве илчи одних только купцов? Они свое дело уже сделали, основы для договора заложили. А мы – государство воинов, а не торгашей, нам надо показать и свою силу. Силу крепкую, бодрую… Давай сделаем так: найдем молодого, но при этом имеющего достаточно высокий чин боевого военачальника, – сказал все еще в раздумье хан. – Убеждать должна сила – действующая, напористая…

– Наверное, ты прав. А Игидэй и со стороны может помогать, подсказывать… – Джэлмэ в сомнениях опустил голову, помолчав, добавил: – А что, если мы в таком случае направим человека из числа старых, прославленных воинов? Например, Ная, Хорчу? Или Хубулая, или Сиги-Кутука? Их слова, подтвержденные грозной славой, будут куда более убедительными, вескими…

– А найдут они нужные слова?.. Как раз в этом я и сомневаюсь, их косноязычию никакие подсказки не помогут. А это могут принять за тупость… Скажут: если знаменитые люди их таковы, то что взять с остальных бедняг? Да ты и сам представь, как они будут выглядеть в сверкающем золотом султанском дворце, как будут звучать там их неуклюжие слова… Представь, как наш толстый и несуразный Най войдет туда вразвалочку, весь нараспашку. И будет мычать, цокать языком без конца… И вот так он передаст наше послание? Или Хорчу, знаменитый тем, что даже туматы были оскорблены его тоном, заикаясь и в приказном грубом тоне выпалит все? А тот же Хубулай будет торчать степной каменной бабой, мыча, как глухонемой?.. Мы с тобой смотрим на них сейчас совершенно иначе, поскольку знаем, каковы они на самом деле. Какими красноречивыми не на словах, неудержимыми и решительными становятся они в решающий момент, в сражении… А они? Они же будут судить о нас только по их внешнему облику. Это будет не в нашу пользу.

– А ведь и вправду! – И Джэлмэ, представивший себе всю эту картину в султанском дворце, вдруг так громко расхохотался, что турхаты, стоявшие возле входа снаружи, даже приоткрыли завесу, встревоженно заглянули внутрь. – Ведь и глаза, и уши наши привыкли к ним, таким, и ничего странного в них мы не видим… Всю жизнь же вместе. А на посторонний взгляд наши старики и в самом деле своим видом все что угодно вызвать могут, только не… Да, скорей уж внушить ужас, а не почтение.

– А с этим на переговоры не пойдешь. Так что нам теперь нужно как следует изучать обычаи и характер других народов и находить с каждым свой язык, свой способ отношений, а не навязывать всем одинаково свое мнение, – сказал хан. – И это не только с соседними, но и со своими, покоренными.

– Но ведь их так много! Разве можно понять всех?

– Придется. Я и говорю, что наши старики-вояки на это уже не годятся. Чтобы мирно управлять многими народами, надо научиться этому, придется надеть это ярмо… А кто лучше всего учится? Понятно, что легче научить молодых, чем переучивать старых… Сам знаешь, сколько наших лучших людей мы потеряли, чтобы исправить последствия непродуманных распоряжений, решений, которые принимались на скорую руку, под настроение. Нет, далеко не всё решается силой… А нам теперь надо предвидеть такие моменты, что могут привести к непониманию, а то и к раздору, особенно с подвластными. И обходить их или сразу разрешать, устранять, довольно уж рубить сплеча.