По велению Чингисхана - читать онлайн книгу. Автор: Николай Лугинов cтр.№ 165

Давно подмечено, что в решительные моменты избранникам судьбы помогают свыше неведомые силы, оставляя в живых там, где, казалось бы, их ждала неминуемая гибель, позволяя одерживать победы, когда все шло к поражению. Небеса словно ведут этих редких людей, вкладывая в их головы и сердца недоступные обычному человеку разум и страсть; или же Божьи избранники сами вырастают духом своим до шири и глубины небес.

И тогда ведомое таким избранником никому не известное слабое племя вдруг сплачивает под своими знаменами прежде соперничавшие или даже кровно враждовавшие друг с другом народы, которых начинает вдохновлять собственное единодушие, и они стремительно распространяются по белу свету, перелицовывая его на новый лад.

А иные племена, будучи многочисленными и некогда дружными, вдруг без видимой причины рассыпаются на сотни групп, хиреют. Так случилось с великим, в течение многих веков безраздельно властвовавшим в пределах досягаемых земель народом хань, при одном имени которого вожди больших стран опускали глаза. Хани распались, близкие и родные по крови люди стали соперниками или даже врагами и, как следствие, сначала оказались покоренными воинственными киданями, а потом – доселе мало заметными и кровожадными джирдженами.

Что же это такое?

А что может быть, кроме воли Божьей? Но как человеку не удивляться и не поражаться этому?

Однако, если перебрать по крупицам хаос былого, вытягивая, как нить из пряжи, череду поступков и событий, то всему находится объяснение, жизнь сплетается в обозримый единый ковер, и в нем открываются недостающих клеточки, в которые словно провалились целые народы и страны.

Полвека назад, после того знаменательного совета Ила, кажется, на следующий год, весной, привели к Алтан-хану плененного вождя одного из вечно враждующих между собой татарских родов Амбагай-хана.

Амбагай-хана захватили в нарушение всех обычаев и неписаных законов, не задумываясь о последствиях: в мирное время прямо на свадьбе его собственной дочери. В дополнение к содеянному бесчинству Алтан-хан велел распять пленника на столбе, и так возить тело повсюду, выставляя, как чучело, напоказ и на поругание.

Может, никто и не понял и не оценил сразу, насколько эти деяния были оскорблением достоинства не только для племени Амбагай-хана, но и для всякого народа, почитающего обычаи предков.

Втоптать в грязь понятия, впитавшиеся в кровь степняков за долгие века, не считаться с ними – удел сброда, не имеющего прочных корней, обреченного на короткую жизнь. А для владыки великой страны – подобное было втройне непростительным.

Как бы то ни было, что могло породить обречение на позор вождя, любимого своим народом, кроме лютой враждебности и жажды мести?

Говорят, Чингисхан, которому вот уже несколько лет нет равных во всей бескрайней степи, близкий кровный родственник Амбагай-хана. Это, наверняка, правда. У тюрков и пришельцев, которые называют себя «монголами», ханами становятся только отпрыски одного древнего рода. Так что не ошибешься, если назовешь всех этих монголов, стремительно носящихся на своих неприхотливых лошадях, людьми, вскормленными на ненависти и чувстве мести, настоявшимися на этих сильных чувствах, как кумыс на закваске.

* * *

На китайские земли во все времена любая беда приходила с севера. Ибо с запада и юга их защищали неприступные горные вершины, а с востока – океан. Не зря же предки выстроили Великую Стену в качестве надежного щита от северных недругов.

Долгое время неукоснительно выполнялся указ: никого не выпускать за пределы Стены! Но постепенно, когда народу при спокойной жизни наплодилось слишком много и не стало хватать провизии, мужчинам разрешили покидать пределы Стены. Потому что знали: стоить выпустить женщин, люди начнут вить семейные гнезда, обосновываться, множиться, появятся поселки и, может быть, города.

Так и произошло, когда во времена джирдженов суровый запрет был смягчен, женщины подались за ворота Стены вместе с мужчинами, и скоро на вольные земельные просторы хлынул целый поток народу. Конечно же, казалось, ничего плохого в осваивании новых площадей, расширении границ имеющихся владений не может быть. Наоборот, страна прирастала пахотными и охотничьими угодьями! И запоздало пришло понимание, что в ограничениях, некогда введенных особым указом, было свое здравое начало.

В запретном указе заключался простой, но мощный залог безопасности страны: закрыл ворота – и живи спокойно. В тесноте, как говорится, да не в обиде! Теперь на севере, по ту сторону Стены, были свои, и при нападении врага их надо было или защитить, или успеть впустить, оставляя добытчикам выращенный ими урожай и живность.

Великая Стена в течение более чем тысячелетия определяла направление жизни всего Китая. И эту зависимость в век, другой – не поломать! За Стеной человек тут же начинал чувствовать себя мишенью для подготовки мэргэна – умелого стрелка. Тем более, что по соседству несло охрану границ монгольское войско. Поэтому те, кто остался за Великой Стеной, кем бы они ни были и как бы ни были вооружены, стали дрожать от страха, когда ворота, по особому разрешению впустив или выпустив путников, вновь наглухо запирали.

Так поступать было нельзя, но Чао-Линь, как ни силился, как ни напрягал мозги в поисках путей спасения своего народа, ничего иного придумать не мог. Ворота захлопнулись, и среди людей по ту сторону Великой стены начались нешуточные волнения. Появились вожаки, призывавшие бросить все нажитое и сообща вернуться восвояси. Казне такой поворот дела был невыгоден: подати с новых земель приносили доход, кормили стражников. Да и что, значит, вернуться? Потеснить кого-то, кто живет по эту сторону Стены, а это повлечет новые волнения! Наконец, какой хозяин может отказаться от освоенных земных владений?

Глава улуса Чао-Линь покашлял, покряхтел, но вдруг застыл от неожиданно мелькнувшей мысли: а что, если ему со всеми улусными тюсюмэлами выехать и на виду у всех поселиться за Стеной?! Неужели и тогда люди не обретут уверенность?

Была одна опасность.

Не заподозрят его ли люди Алтан-хана в сговоре с монголами? В таком случае нужно представить дело так, будто он действует не по своей воле, а согласно распоряжению сверху.